Украденное братство - Павел Борисович Гнесюк

— Микола! Что там у тебя творится? Докладывай! — Тон Богдана не терпел возражений.

Микола сделал усилие над собой, заставив свой голос звучать спокойно, почти отрешенно, хотя внутри все клокотало. В этот момент он с болезненной ясностью представил себе Хваленко — своего самого меткого снайпера, того самого, что умел попадать в цель с немыслимых дистанций. Он представил, как Самохвалов, не моргнув глазом, пускает пулю прямо в левый глаз этого человека с той стороны провода. Эта мысль принесла ему странное, горькое успокоение.

— Ситуация критическая, — Ровно ответил Микола. — Бердичи потеряли. «Волчий клык» на грани уничтожения. Потери катастрофические. Артиллерия подавлена.

— Мне доложили! — Отрезал Богдан, и Микола понял — тому уже всё известно. Кто-то из его же батальона, прямо с линии боестолкновения, возможно.

Держать связь через его голову мог пропагандосом, что раздавал «коктейли», докладывал через голову командира. Чувство предательства, острое и холодное, кольнуло под сердце. Он был всего лишь винтиком, за которым пристально следили. Ближе к окончанию разговора тон Богдана сменился с яростного на прижимисто-деловой, и это прозвучало еще отвратительнее.

— Слушай сюда, Микола. — Показалось Богдан выдохнул чудом. — Тебе нужно удержать Авдеевку. Хотя бы на две-три недели. В идеале — на месяц. Это принципиально.

Микола не поверил своим ушам. Две недели? Месяц? С теми жалкими остатками, что у него были?

— С чем связаны эти сроки? — Спросил он, и его спокойный голос дрогнул.

Богдан снова разразился руганью, начал что-то торопливо объяснять про выделенные средства, про новую линию обороны, которую спешно строят где-то в тылу, но для этого нужно время. В его словах сквозила какая-то своя, отдельная от войны, суета. Тогда Микола, глядя в пустоту перед собой, глядя на лица своих погибших бойцов, произнес всего одно слово. Тихим, но абсолютно четким голосом, в котором была вся накопившаяся боль и тяжесть.

— Люди… — Смог пробормотать комбат.

— Не трясись над ними, как наседка! Люди — расходный материал! — Богдан мгновенно перехватил инициативу, перебив его, его голос вновь зазвучал властно и уверенно. — Скоро из Львова прибудет большая сводная группа. На 120, нет, даже на 160 человек! Все прошли недельное обучение. Будет тебе твоя пушечное мясо!

В трубке раздались короткие, настойчивые гудки, а потом связь и вовсе прекратилась. Микола несколько минут стоял неподвижно, сжимая в руке безжизненную трубку. Его взгляд был пустым, устремленным в никуда. Прошло три, может, четыре минуты. Потом он резко, почти с яростью, швырнул золотой телефон об стену. Пластик треснул с сухим, коротким звуком.

Он схватил рацию, нажал кнопку вызова, и его голос, низкий и обезличенный, прозвучал как приговор: “Вакула, готовь выезд!“. Нацепив броник, он, не оглядываясь, покинул штаб. Дверь захлопнулась, оставив за собой тишину, пахнущую страхом, предательством и смертью.

* * *

Однажды Андрей поймал себя прислушивающимся к тишине, той самой тишине, что впервые за долгие годы опустилась над Донецком не как предвестник беды, а как дар. Тишине, в какой уже не слышалось завывающего свиста «града», не трещала по швам земля от разрывов тяжёлых снарядов, не дрожали оконные стёкла от ударов дальнобойной артиллерии. Эта тишина была хрупкой, почти неземной — словно сама война, наконец, устала от собственного безумия и позволила людям перевести дух.

Андрей остановил свою скорую возле поликлиники, ранее разбитой, а сейчас востановленной для приёма пациентов. Протирая запыленное окно, он посматривал на новый корпус для проведения операции. Забираясь за руль, бросил взгляд на улицу, где несколько месяцев назад, ещё находились обгоревшие остовы легковушек и ржавых лавочек. Мужчины старшего возраста на самом верху, не оглядываясь на небо, чинили крыши. Он подумал о горожанах, кто еще недавно прятался в подвалах, теперь стояли у блокпостов с оружием в руках, как настоящие хозяева своей земли.

С началом Специальной военной операции Россия встала плечом к плечу с народом Донбасса — не словами, не обещаниями, а сталью, огнём и кровью. Российская армия, мощная, дисциплинированная, несгибаемая, ударила по врагу с такой энергией, что вооружённые силы Украины дрогнули. Теперь они вместе со своими националистическими батальонами — теми самыми, кто годами терроризировал мирных жителей, вытаскивал стариков из подвалов и использовал детей как живой щит, — начали отступать. Сначала — метр за метром, потом — квартал за кварталом, а затем — город за городом.

С каждым днём, с каждой неделей, с каждым месяцем обстрелы Донецка становились всё реже, всё слабее, всё бессильнее. Артиллерийские позиции ВСУ, некогда громыхавшие круглосуточно, одна за другой замолкали под точечными ударами российской авиации и «Градов». Бандеровские формирования, привыкшие к безнаказанности, теперь бежали, бросая оружие и униформу, лишь бы не попасть в плен или под гусеницы танков.

Андрей видел всё происходящее своими собственными глазами. Он видел, как его сосед, бывший учитель физкультуры, теперь командир взвода, с повязкой на глазу и автоматом за спиной, вернулся на трёхдневный отпуск после ранения вошел в родной двор с медалями и шрамами. Он видел, как соседский парень, который когда-то играл в гараже на гитаре, теперь водил БМП и рассуждал о решимости сражаться за каждую улицу в Авдеевке. Он вспомнил свои разговоры со старым седым доктором из городской больницы, с горящими глазами, записавшегося в тыловую бригаду, чтобы спасать раненых, поступающих с передовой.

Все они — каждый по-своему — защищали родную землю. Не за деньги, не за славу, а потому что это была их земля, их прошлое и будущее. В какой-то момент Андрей осознал, гонок по городу недостаточно, недостаточно накладывать швы, останавливать кровотечение, вкалывать обезболивающее — и почувствовал, как что-то внутри него рвётся. Это происходило не от страха и не от усталости. Пока другие гибнут, чтобы дать ему возможность спокойно работать, он не делает того, что должен.

К тому же, с приходом российских подразделений на помощь пришли и высоко профессиональные медицинские бригады — хирурги, реаниматологи, военные медики с опытом горячих точек, привыкшие работать под обстрелом и спасать жизни даже в самых безнадёжных условиях. Они приехали не как помощь, а как братья и их операционные палатки уже вскоре стояли чуть ли не в сотнях метрах от линии фронта, их руки были быстрее, чем у многих местных врачей, их знания — глубже, их стойкость — выше всяких похвал.

Тогда Андрей понял, его место больше не за рулём скорой, а там, где решается судьба Донбасса. Там, где каждый шаг вперёд даётся кровью, но приближает мир. Там, где его руки,