Последний Герой. Том 10 - Рафаэль Дамиров

впустил тебя в комнату ночью. Потом ты открыл окно, изобразив, будто убийца забрался снаружи. Ты знал, что Нинель пьёт только сухое вино, а Мария — полусладкое. Всё, казалось, продумал и отравил полусладкое. Следующей должна была умереть Мария. У тебя был сценарий, и именно по нему всё должно было идти. Но Нинель спутала твои планы. Она приняла смерть на себя. Забрала её, можно сказать, вырвала из рук Марии вместе с этой злосчастной бутылкой. Вот, что мне интересно. Скажи, ты собирался убивать Нинель Корсунскую? Она ведь не входила в клуб. И Антона.

Я чуть махнул рукой в сторону дивана. И закончил:

— И меня.

— Я сначала хотел убить всех, кто в клубе, — глухо проговорил Речкин. — А потом остальных разом, без мучений. Не так, как их.

— Зачем?

— Про… прозаично. Чтобы не осталось свидетелей.

— Но почему? — вскрикнула Мария. — Почему ты это сделал? Зачем? Почему⁈ Ты же был один из нас. Ты же поэт!

— Поэт, — скривился Речкин. — Да какой я, на хер, поэт. Я в жизни ни строчки не написал. Всё это хрень собачья.

— Как? — выдохнула Мария. — Ты же читал нам свои стихи. Показывал. Они у тебя замечательные. И я не понимаю, как! Как такой человек…

— Это не я написал, — сказал Речкин. — Это мне писали на заказ. Сейчас через интернет можно, что угодно. Куча народу мается без работы и готова на всё, лишь бы получить копеечный заказ. Хоть стихи, хоть эпитафию, Чижова.

— Это были не твои стихи, — тихо проговорила Мария. — Но зачем? Зачем ты всё это устроил?

— А-а! Чтобы попасть в ваш чёртов клуб, — хрипло сказал Речкин. — В это сборище ублюдков. Чтобы… отомстить. Мой отец погиб на операционном столе хирурга Волкова.

Он замолчал, перевёл дыхание и продолжил уже глухо, будто выдавливая слова.

— Когда отец умер, я сначала думал, что это врачебная ошибка. Такое бывает. Но потом у… узнал, что у этого хирурга уже были смертельные случаи. Не один. Волков, — он криво усмехнулся. — Сергей Волков. Тот самый. Он тоже был в вашем клубе.

— Серёжа Волков… — прошептала Мария. — Он же… он погиб. Это ты?

— Да, — кивнул Речкин. — Я его убил. Ножом. У него дома, в коттедже. Прямо в сердце. Но это было потом. Сначала я должен был убедиться, что он действительно виноват.

Он посмотрел куда-то мимо нас, словно снова видел тот момент.

— Я хотел к нему подобраться. Сблизиться. Понять, что он за человек. Но как? У нас не было ничего общего. А потом я узнал, что он состоит в каком-то литературном клубе. Так я и оказался у вас.

Мария сжала губы.

— Конечно, для этого нужны были стихи, — продолжал Речкин. — Нашёл в интернете тех, кто за копейки напишет что угодно. И стал… ходить на ваши вечера. Читать, кивать, делать вид, что я один из вас. Хотя меня временами… просто трясло от омерзения. Господи, как же вы меня бесили. Как я вас ненавидел. И эти ваши глупые стишки. Тьфу!..

Он криво усмехнулся.

— Но я не зря туда пошёл. Я узнал, что вы все… — он обвёл взглядом комнату, — вы все убийцы. Вы вдохновляетесь смертью. Вы питаетесь ею. И мой отец погиб не случайно. Он стал музой для вдохновения этого Волкова. Ублюдка-хирурга!

Речкин закашлялся, сплюнул кровь.

— Гореть вам всем в аду. И особенно вашему главному — Корнею Сагаде. Я увёл у него жену специально. Хотел ударить побольнее. Но что это… разве это месть?

Мария смотрела на него, не мигая.

— Ты… не только это?..

— Конечно, этого было мало. Теперь он лежит, закопанный в сугроб, — тихо сказал Речкин. — На тридцать седьмом километре трассы. А все думают, что он сбежал из больницы. Думают, что он и есть убийца. Что он всё это устроил. Удобно получилось, правда? Жаль, что не срослось до конца… А задумка была… кха-кха… гениальной.

Он самодовольно хмыкнул.

— Я хотел, чтобы все так думали, — хрипло продолжил Речкин. — Мне мало было забрать его жизнь. Я хотел очернить и его тоже. И у меня почти получилось. Если бы не мент… — он кивнул на меня. — Если бы ты меня не раскусил.

— Так это ты отравил Елену? — спросил я.

Естественно, я прекрасно помнил, как мы его взяли на квартире Сагады, а потом отпустили, потому что время смерти не соответствовало версии. Но ведь это не доказательство, что он не делал этого…

— Нет, — мотнул головой Речкин. — Она выпила отравленный коньяк, который принесла Светлана. Подарила. Света одна оставалась безнаказанной. Она одна меня раскусила. Я до неё не добрался.

Он тяжело сглотнул и продолжил, сбиваясь. Силы явно покидали его.

— Я люблю коньяк, она это знала. Принесла бутылку, отравленную. Для меня. А её мать коньяк никогда не пила. Но в тот вечер почему-то открыла бутылку и отпила. Мы с ней и правда тогда… — он тяжело выдохнул, теряя силы, — крепко поругались, и, видимо, она хотела снять стресс. Другого алкоголя в квартире не оказалось. И это спасло меня, ха! Интересное у смерти чувство юмора, а? А Светлану я всё равно наказал. Она ведь стала убийцей собственной матери. Хотя яд… был предназначен мне.

— Страшный ты человек, — выдохнула Мария. — Господи… Макс, я боюсь его.

— Ничего, — сказал я. — Я с тобой.

— Да, — прошипел Речкин, выплёвывая слова вместе со слюной. — Я добился своего. Вы боитесь. Этого я и хотел. Страха в ваших глазах. Такого же, какой был у бойфренда Светланы.

Он закрыл глаза на секунду и снова открыл.

— Когда я столкнул его с крыши, я знал, что они часто встречаются там. На крыше этого дома. Я написал ему с незнакомого номера. Заманил. Написал от имени Светланы. Сказал, что за ней следят. Он поверил. Кхе…

Речкин закашлялся, но не остановился.

— Он же тоже входил в этот чёртов клуб. Его не было на собрании. Тогда, когда я… — он усмехнулся. — Когда я закрыл дощечкой дымоход. Я хотел покончить с вами всеми сразу. Разом. Вы дармоеды и убийцы. Но судьба распорядилась иначе. Четверо из вас выжили. Ты, Мария, в том числе.

Он снова закашлялся, но глаза его горели диким огнём, он уже хрипел, слова давались с большим трудом.

— А потом, когда я стал… продолжать своё дело, я понял, что процесс мне нравится даже больше, чем результат. Потому что именно в процессе я получал то, чего не получал всю жизнь. Наслаждение. От того, что забираю ваши никчёмные жизни, и теперь вы… будете жить в ужасе… пока не умрёте.

— Больной, — выдохнула Мария, прижимаясь ко