Степной десант. Гвардейцы стоят насмерть! - Сергей Нуртазин

– Это почему же не увидим?

Селиванов пошевелил пальцами ног, блаженно прикрыл глаза:

– А потому что, друг мой любезный, война на месте не стоит. К весне или немец нас отступить заставит, или мы его обратно погоним.

– Война тоже когда-то закончится, вот тогда вернемся и посмотрим на эту красоту.

– До этого, Гришка, еще дожить надо.

– Доживем.

– А это уж как получится, – Селиванов облизнул пересохшие обветренные губы, взял прикрытую гимнастеркой флягу, открутил крышку, отпил глоток теплой солоноватой воды. Влага смочила пересохшее горло. – Эх, сейчас бы пивка холодного, «Столичного» или «Волжского», – мечтательно произнес он и протянул Вострецову фляжку.

– А я бы от кваса не отказался или от ситро. И еще бы сливочного мороженого.

– Ишь ты, ситро ему подавай, мороженое. Может, тебе еще халвы с шоколадом? Пей воду, только дюже не усердствуй.

– Знаю, с одной фляжкой воды на двоих не больно напьешься. Да еще в паек хлеб и селедку соленую дали, а с нее еще больше пить хочется.

Вострецов попил, отдал флягу Селиванову. Сержант подбодрил:

– Терпи, казак, атаманом будешь, кухню и воду неизвестно когда привезут. Я от артиллеристов слышал, что баржи с машинами и тракторами нашей дивизии под Сталинградом немецкие самолеты потопили. Так что с техникой туго. Солдатская молва донесла: Губаревич у штаба фронта шестнадцать грузовиков забрал, но это для дивизии капля в море. Тех машин, что в Астрахани дали, тоже мало.

Вострецов снял мокрую от пота, покрытую разводами рапы гимнастерку, подставил крепкое мускулистое тело под горячий сухой ветер и палящие лучи солнца.

– Хитров говорил, что скоро должны лошадей и верблюдов для перевозки тяжести прислать.

– Вот, вот. На верблюдах и пойдем в атаку. Нам бы танков больше и пушек. Да и скотину пока не нам, а от нас гонят, – Селиванов посмотрел в сторону калмыцкого селения, на окраине которого батальон готовился к обороне. Оттуда, по дороге на Астрахань, калмыки гнали табун коней и большую отару овец. Пыльный хвост, поднятый копытами животных, ветром понесло на позиции роты. – Ишь ты, пыли больше, чем от танка.

– От немцев скотину уводят, – Вострецов посмотрел в небо. Теперь там парили два орла. Время от времени они выписывали петли, камнями срывались вниз, стремительно налетая друг на друга, схватывались когтями и, кружась в паре, продолжали полет к земле. Казалось, что их гибель неизбежна, но ближе к земле птицы неожиданно разъединялись, разлетались в разные стороны и вновь устремлялись вверх, чтобы начать все сначала. Это походило на танец. Была ли это любовная игра птиц, битва за добычу или поединок соперников в брачный период, Гришка не знал, но вскоре это завораживающее зрелище было прервано. Орлы стали быстро снижаться.

Селиванов замер, вытянул шею, словно охотничья собака, почуявшая дичь. Протяжный гул с западной стороны возвестил о приближении самолета. Бойцов Красной армии учили, как распознавать самолеты противника по силуэту и звуку. В начале войны этому не придавали особого значения, а потому было немало случаев, когда красноармейцы сбивали возвращавшихся с задания «сталинских соколов», принимая их за ненавистные немецкие самолеты. Сейчас самолет противника могли определить многие. Особая чуйка в этом деле была у Николая.

– «Фокке-Вульф» – разведчик, по-нашему «Рама», – определил Селиванов, когда стало возможным рассмотреть контуры самолета.

Команда «Воздух!» особенно никого не испугала, «Фокке-Вульфы» нечасто атаковали наземные цели, но вскоре после их появления всегда ждали бомбардировщиков. В этот раз миновало. Самолет покачал крыльями, сбросил несколько десятков листовок, снизился, дал короткую очередь по овцам, пролетел над табуном коней, повернул и скрылся в обратном направлении. Три овцы остались лежать на дороге, остальные кучками рассеялись по степи. Отбились от табуна и несколько коней. Калмыкам с трудом удалось собрать отару и погнать ее следом за табуном.

Ветер принес одну из листовок к окопу. Вострецов поднял, прочитал:

«Русский солдат! Сдавайся в плен! Фюрер гарантирует тебе жизнь и возвращение к семье».

– Вот паскудники! – Вострецов порвал листовку, брезгливо откинул в сторону. Мелкие кусочки бабочками полетели в сторону села. Гришка проводил их взглядом.

Селиванов покосился, наставительно сказал:

– Ты эту мерзость больше в руки не бери. За эти бумажки можно в штрафники угодить или под трибунал. Понял?

– Понял… Николай, смотри. По-моему, комбат Овчинников со старшим лейтенантом Хитровым пожаловали.

– Они. Надевай, Гришка, гимнастерку и продолжай окапываться.

Командиры неспешно пошли вдоль позиций. Когда они оказались рядом с Селивановым, рослый капитан с добродушным вытянутым лицом, слегка вздернутым носом и мощным подбородком остановился, обратил взгляд серых глаз на сержанта.

– Как, Николай, настроение?

– Боевое, товарищ капитан. Жарко только.

– Когда с финнами воевали, холодно было, а мы их одолели. Десантнику ни жара, ни холод не должны мешать бить врага.

– Так точно.

– Ты мне скажи, в разведку к немцам сходить готов?

– Мне не привыкать, к финнам ходил и к немцам схожу.

– Если так, то твое отделение на время выполнения особого задания будет включено в разведгруппу младшего лейтенанта Мамаева. Старший лейтенант Хитров объяснит задачу. – Овчинников, поправил летную фуражку, обернулся к Хитрову. – Командуй, старший лейтенант. Окапываться прекратить, через два часа выступаем. Первоначальная задача отбить у противника совхоз «Ревдольган» и провести разведку боем в направлении населенного пункта Улан-Эрге, а если получится, то захватить его и удерживать позиции до приказа командования о дальнейших действиях. Надеюсь, задача ясна?

Когда командиры ушли, Вострецов посетовал:

– Ну вот, копали, копали, пот лили, а выходит, что зря.

Селиванов махнул рукой:

– Хрен с ними, с окопами! Сами на немцев идем, Гришка! Вот это дело. У меня руки чешутся на этих паразитов.