Синдром усталости - Владимир Николаевич Моргунов

вот почему. Потому что объективные предпосылки существуют. Ход истории, брат мой, это будет штука помощней любого самого мощного урагана или тайфуна — все сметет на своем пути. Вот опять же вспомнишь мои слова относительно Союза — первыми прибалты из него выйдут, они и сейчас уже дружно занесли ногу над порогом. Следом Закавказье рванет, в Карабахе разборку начали, следом еще разборки пойдут — станут между собой территорию делить, жизненное пространство. А уж после этого и Россия-матушка, расползаться начнет, разваливаться, словно бочка, у которой обручи лопнули. Автономий у нас вон сколько, многие из них захотят полного суверенитета.

— Слушай, — Канищев помотал головой, — ты ва-аще полный Апокалипсис изобразил.

— Эх, а что есть “апокалипсис” в переводе с греческого? Откровение. Просто живший на одном греческом островке некто Иоанн году, кажется, в семьдесят девятом от рождения Христова взял да и выдал долгосрочный прогноз. Может быть, и не хилым он аналитиком оказался, Иоанн. Время еще покажет. Но в третьем тысячелетии мир еще будет существовать, никакого конца света не настанет. Однако это иной мир будет, на теперешний совсем непохожий… Ты думаешь, мне очень хочется, чтобы все так радикально поменялось? Возраст не тот уже, чтобы желать перемен, Андрюха, что тебе об этом рассказывать.

Да и вообще на Востоке говорят, что барабанный бой лучше слышать издалека.

— Ладно, ты вот про какие-то объективные предпосылки говорил. Какие это предпосылки?

— Да они же, что называется, на ладони: земной шар перенаселен, энергетические ресурсы на исходе, альтернативных источников энергии, считай, нету, потому что ветер и солнце не. в состоянии заменить в полном объеме нефть и газ. Используя газетный штамп, можно сказать: “Мир подошел к опасной черте”, только в данном случае речь не идет о ядер- ном или ракетном кризисе.

— Давай-ка лучше выпьем еще по одной, потому как разговоры такие вводят меня в состояние черной меланхолии, — сказал Канищев и наполнил доверху хрустальные фужеры.

Они выпили, торопливо зажевывая водку маринованными грибками и черным хлебом.

— Ладно, — первым заговорил Канищев. — А что же делать, если процесс, про который ты сказал, что он мощнее урагана, пошел?

— Действовать адекватно обстановке, — скучным голосом обреченного человека произнес Тарасов.

— То есть?..

— Ну что “то есть”, Андрей? Когда волна большая идет, надо стремиться занять место на самом ее верху, так ведь?

— А что это означает в теперешней ситуации? Надо сменить ориентиры — это во-первых.

— Сменить ориентиры, — Канищев жестко провел ладонью по своему лицу сверху вниз, от лба до подбородка, словно стирая что-то. — Но это же означает…

— … Предательство всего и всех? Нет, Андрей, — жестоко, почти зло произнес Тарасов. — Нас-то с тобой давно предали и продали. Ты кого предашь? Жену, детей? Внука своего, два месяца назад в этот мир пришедшего? Ты жизнь прожил и знаешь, что любой отдельно взятый человек никому на фиг не нужен, кроме как в качестве орудия для достижения своих целей — практически всегда корыстных. Там, наверху, меняется установка, — он поднял палец вверх.

— Где это — наверху? — машинально спросил Канищев.

— Когда б я знал, Андрей, когда б я знал… Ну, возьмем верхи, не очень далекие от нас. Что наказывал разведке Отец Народов перед тем, как уйти в мир иной, когда в конце 52-го реорганизовали разведку и контрразведку? “Главный наш враг — Америка”, — вот какую он установку давал. И разведка с контрразведкой почти четыре десятилетия, и мы с тобой в течение двадцати лет верой и правдой этот наказ, как говорится, претворяли в жизнь. Теперь все идет к тому, что Америка уже не будет главным врагом Советского Союза.

— А кто же будет? — похоже, последнее откровение старого приятеля было для Канищева самым обескураживающим.

— Этого тебе даже я определенно сказать не могу. То есть, расстановку сил на ближайшие лет двадцать я могу предсказать достаточно точно п с такой уверенностью я могу сказать, что те, кто будет сразить нашей страной, ориентиры выберут неправильные, поведут ее в неверном направлении.

Канищев немного подумал и сказал:

— Да, вот тут я с тобой согласен целиком и полностью. Уже сейчас такой бардак начинается, такой хаос — словно лавина с гор идет. Крючков, конечно, еще пытается что-то сделать, но…

Он не договорил, обреченно махнул рукой. Потом, после небольшой паузы спросил у Тарасова:

— Так как же занять место на самом верху волны, Анатолий?

***

Необходимая ретроспектива.

1988 год. Багдад.

В небольшую кофейню заглянул высокий мужчина, явно европеец — светло-русый, с широким лицом. Окинув взглядом помещение, он заметил за одним из столиков одиноко сидящего человека. Тот ответил ему взглядом, и во взгляде было узнавание.

Светло-русый подошел к столику, занятому одиноким посетителем, и поздоровался по-английски.

— Здравствуйте, — ответил тот по-русски.

Удивление подошедший скорее изобразил, приподняв брови — не удивление даже, а немой вопрос. “Вот как? А чего еще от вас можно ожидать?”

— Садитесь, пожалуйста, — мужчина, поджидавший европейца выглядел типичным жителем Ближнего Востока — узкое смуглое лицо, большие карие глаза, черные, как смоль, аккуратно подстриженные усы.

Европеец присел.

— Мы ходим не в кофейни, а в мечети, — это Бунин, кажется? — улыбнулся мужчина восточной внешности. — Но кофейня — тоже очень приличное место. В восточном табеле о рангах не уступает ресторану на Западе. Итак, — он махнул рукой и тотчас же рядом со столиком возник владелец кофейни. Мужчина произнес несколько фраз, хозяин удалился. — Итак, у нас остается еще около полутора часов времени. Ведь перерыв в советском посольстве длится три часа. Вас не очень удивляет что я это знаю?

— Нисколько, — пожал плечами русоволосый.

— И не удивляет тот факт, что я знаю фамилию? Конечно, фамилия у вас не очень экзотическая — Петров.

Появился хозяин с кофейником и двумя чашками, поставил все на стол, быстро и бесшумно удалился.

— Вы пьете с сахаром? Вет и отлично. В арабской прибаутке относительно того, что кофе должен быть горячим, как огонь, черным, как ночь, и сладким, как любовь, есть смысл. Итак, ваша фамилия Петров, должность ваша… Впрочем, вы правы — и расписание работы посольства, и вашу фамилию, и вашу должность узнать нетрудно. Несколько сложнее определить ваш неафишируемый ранг. — Он понизил голос. — А этот ранг достаточно высок. Вы — резидент советской разведки в Багдаде.

— Кто вы такой? — русоволосый, казалось, никак не отреагировал на выпад, долженствующий произвести шокирующее воздействие.

— Меня зовут Фархуддин Тахти, — черноусый едва заметно улыбнулся. — Если вас интересуют мои документы, я могу показать их вам. Но ведь вы же профессионал и понимаете, что документы можно изготовить какие угодно. Так вот,