Задохнись моим прахом - Анна Александровна Летняя

было не слишком жарко, но и не слишком холодно. Умеренно. Как раз так, как и было нужно. И горячие напитки лишь подогревали нас изнутри. Но вовсе не вызывали излишнюю потливость.

– Знаешь, я мечтала попасть сюда давно. Но как-то не находила времени. То одно, то другое… могла лишь утром забежать и купить кофе, стоя в очереди.

Она тоже хлебнула свой напиток. И даже протянула его мне, чтобы попробовать.

– Вкусно, – отозвалась я, – реально вкусно.

Она улыбнулась. Ей он тоже понравился.

– Папа часто говорил, чтобы я никуда не спешила. Пожила бы еще год с ним, перед тем, как поступать в университет. Никто же не гонит… а я в него так и не поступила.

– Еще поступишь. Придешь в себя после всего этого и поступишь.

– Дело даже не в университете, Дора. Дело во времени. Его так нещадно мало, что я даже не знаю, на что его тратить. Ведь отказываясь от одного, ты соглашаешься на другое. И так всегда. Раньше мне было тяжело сказать кому-то нет. Или на что-то. Но тогда, оказавшись в Подесте, я поняла: каждое мое чему-то нет это, также, каждое чему-то да. Будь это нет дурацкой фасоли и да голоду. Или да нахождению дальше в школе и нет пути до запада. После такого осознания говорить нет стало легче. Как и выбирать. Ведь теперь за меня никто не выбирает. Это приходится делать самой. Как и нести ответственность. Наверное, это и есть взросление.

Я понимала, о чем она говорила. Хоть и была намного старше нее. Мне самой было тяжело говорить чему-то нет, а чему-то да. Нести за это ответственность. Даже в вопросах собственной жизни. Но почему-то в отношениях с Лав, все шло само собой.

Я знала цену «да», когда соглашалась на эту авантюру.

И понимала цену «нет», когда рисковала оставить ее.

Из-за своей усталости или маленькой зарплаты, не важно.

Это уже был для меня первый шаг.

В осознании того, до чего Лав сама недавно дошла.

– Это называется скорее свобода, – ответила я на ее мысли вслух, – свобода выбирать. Как бы тяжело нам не приходилось. Ведь порой мы и сами не понимаем, как делаем этот выбор. И уж точно не можем понять, как делают выбор другие. Наверное, если бы до этого дошла не только ты, но и главы Северного и Южного Береллина, у нас бы не было войны. Потому, что когда мы говорим «да» войне, мы говорим «нет» мирной жизни. И это та теория, которую все подтверждали ни один раз. Такая вот аксиома. Постулат.

Она улыбнулась. Попробовала мой капучино и сказала, что он тоже вкусный. А потом спросила.

– А за кого ты в этой войне, Дора? За Север или Юг? Кому должна принадлежать Подеста?

Я даже не опешила от ее вопроса. Настолько у нас была умиротворенная атмосфера.

Солнце потихоньку вставало из-за горизонта, готовясь согревать нас своими лучами.

– Не знаю. Я всю жизнь провела на севере и ни разу не была на юге. Не видела, что происходит в Подесте. А значит, и объективного мнения иметь на этот счет не могу.

– Объективности нет, Дора. Все субъективно. Как мне когда-то говорил Джереми, «Ничто не истинно. Всё дозволено27». Услышал как-то. И я тогда не понимала значения этой фразы. Думаю, и он тогда тоже. Как не понимаешь и ты сейчас. Но ты поймешь. Ведь мы подходим к самой интересной части моей истории.

…

Я пошатнулась на стуле, за которым сидела. Уж кого я точно не ожидала здесь увидеть, так это был…

– Чейз! – крикнула я, в глубине души удивляясь, что я все еще помню его имя, – ты жив!

– Надеюсь это продлиться как можно дольше, – улыбнулся он мне.

Я тут же подбежала к нему и обняла. Как старого друга. Не взирая на то, в каком шоке или радости тогда прибывал сзади стоящий Аарон. Отринув наконец от меня, он достал с улицы какие-то коробки и понес их к барной стойке.

– Не знал, что вы знакомы, – отреагировал Флоссон.

– Познакомились не при самых лучших обстоятельствах, – рассказала я.

– Погоди… это вы, получается, оба в университете в центре познакомились?

– Ага.

– С одной стороны, я рад, что его больше не существует…

– Чейз!

– Ладно, ладно.

Он взял себе стакан, в который налил то же пойло, что и мы пили.

– Как дела, малышка Лав?

– Чейз, – остановила его я, – я правда рада тебя видеть. Особенно после того, что случилось. Но мне нужна твоя помощь.

– Слушаю.

– Аарон сказал, что ты выбрался из штаба «Саузен Пауэр». Здесь, на западе. Это правда?

И тут от его оптимизма не осталось и следа. Бедный парень. Шел до бара, наслаждался ясным днем, который, пока, проходил без бомбежек. И тут эту бомбу подкладываю ему я. Из опилок воспоминаний о том, как он, возможно, прятался по кустам, пытаясь выбраться из местного Освенцима28.

– Я не хотел бы об этом говорить.

– Понимаю. Но там все еще может быть Джереми.

– Я знаю. Он все еще там. Ну или то, что от него осталось.

Он замолчал. И посмотрел на меня. Сообразив, что сказанул лишнего, он долил мне выпивку.

– Прости, Лав. Но ты должна отпустить все свои светлые ожидания, что ты его встретишь живым и невредимым.

– Я и не надеюсь на это, – с обидой в голосе ответила ему я, – просто хочу забрать то, что от него осталось.

На это у него уже не было ответа. И на пару минут первый этаж охватила тишина. Которую нарушить решился Аарон.

– Ты вроде говорил, что они недалеко от нас. Так, Чейз? Что когда ты только-только от них вышел, то сразу же набрел на бар.

– Флоссон, давай не будем…

Он стукнул по столу. Отчего наши стаканы подпрыгнули на месте и разлили содержимое.

– Я пригрел тебя здесь. Выхаживал почти месяц, пока ты не стал хоть в чем-то нам помогать. Я понимаю, тебе страшно об этом вспоминать. Нам всем страшно! У каждого здесь кто-то помер или пропал. Но разница между нами и этой девочкой лишь в том, что мы привыкли. Привыкли жить в страхе. Ожидая того, что очередные последователи «Саузен Пауэр» захотят забрать Подесту себе. В очередной, мать твою, раз! У нас этот страх в крови. И нам уже нечего терять. А у нее там парень, которого ты знал. С которым, ты между прочим, делил там койку, пока вы были рядом. Которого ты, Чейз, завербовал в контргруппировку. Пока эта