Задохнись моим прахом - Анна Александровна Летняя

– А я чужак?

Она не ответила. Было видно, что решала здесь это не она. Хотя, вроде как ей хотелось, чтобы я осталась.

– Надеюсь, что нет. Но, раз ты немного подкрепилась, думаю можно позвать Джозефину.

Она плавно поднялась на второй этаж. Будто вовсе и не была беременной. Спустилась уже одна Джозефина.

Подходя ко мне, она так и не решилась поднять глаза. Но когда окончательно подошла, ей пришлось это сделать. В отличии от Барбары, она села ко мне не настолько близко. Лишь на противоположный край сцены.

– Как это произошло?

Я не знаю, что это было.

Неординарный способ начать беседу?

Или безумное желание узнать как умерли ее родные?

Те кусочки хлеба с сыром прямо-таки застряли у меня в горле от такого вопроса. И я поспешила запить их тем, что было в кружке. В кружке был горький кофе.

– Пруденс застрелили ночью. Скорее всего «Саузен Пауэр». А Сью… ее убили местные из центра.

– Убили? Что значит убили?

Я прям чувствовала, как она граблями вытягивает из меня те воспоминания, которые не давали спать ночью. Ту картинку, что мелькала перед глазами.

То, что я не смогу забыть никогда в жизни.

И что не смогу никогда себе простить.

– Съели, – ответила я, опустив глаза в пол.

Мне было страшно смотреть на нее. И хоть в отличии от меня, она этого всего не видела, представить в своем воображении могла бы.

Я ожидала того, как она снова разрыдается и с верхнего этажа прибегут люди. Решат, что я ее тут решила добить. Но мне тогда показалось, что если она сейчас не узнает всю правду, то потом и не спросит. О чем будет корить себя. Так что лучше страдальцем будет из нас двоих только один.

Но она сдержалась. Не знаю, смахивала ли она слезы, но слышала, как пыталась восстановить дыхание. Она не стала дальше расспрашивать. Поняла, что такое возможно в центре.

– А почему не тебя? – спросила она вдруг, – почему тебя не убили? Как тебе удалось выжить?

И это был вопрос как гром среди ясного неба.

Как будто прорвало те трубы, что я тщетно пыталась склеить жвачкой все это время.

Тот вопрос, который даже не возникал в моей голове, но жил глубоко в моем подсознании.

Вопрос, который даже мозг боялся до меня донести, чтобы кукуха не поехала окончательно.

Я была виновата. В том, что случилось. Даже больше, чем предполагала изначально. Я нашла эту чертову бочку и заснула в ней одна. Даже не подумав найти такую же для Пруденс и Сью, которые сидели прямо рядом с выходом из моста.

И когда они нас нашли, то на меня даже не обратили внимание.

Ведь я спряталась.

Как самая настоящая трусиха.

Которой всегда была. И даже сейчас не перестала быть.

Я отдала этим людям Сью, не обратив внимание на их подозрительно изголодавшиеся лица. И когда пришла за ней, то ничего не сделала.

Просто убежала.

Снова, как трусиха.

Когда мы с Мелоди перешли в среднюю школу, мне, первое время, не давалась математика. Я делала много ошибок, в то время как все остальные уже давным-давно усвоили тему. И когда в гостях у Мелоди мы делали уроки и я разрыдалась из-за того, что опять не могу решить уравнение, мать Мелоди мне сказала: “Лав. Ничего страшного в том, что ты допускаешь ошибки. Ведь не допускает их тот, кто ничего не делает. Главное осознать почему так получилось и исправить”.

Так вот это была та самая ошибка, которую я никогда не смогу исправить.

Как бы не пыталась.

Которая произошла так быстро, что я только спустя день поняла, что же все-таки случилось.

Когда Джозефина задала мне этот вопрос.

И я не знала как на него ответить.

Положение, близкое к безумию, спас мужчина, тихо подошедший к нам. Тот самый, что хочет меня выгнать. Он положил руку на плечо девушки, которая так и не дождалась своего ответа. Понимал, что она сейчас может перегнуть палку и сломаться. Или сломать меня, что уже было не важно. Аккуратно подняв, он повел ее обратно наверх, оставив меня вновь наедине со своими мучительными мыслями.

Которые губили меня изнутри, как яд.

Когда я впервые поссорилась с Джереми из-за того, что он закрутился с друзьями и забыл о нашей встречи, я долго на него обижалась. В основном потому, что это были наши первые отношения и он не понимал, почему у меня такая реакция. Но осознав все, он пришел ко мне с букетом моих любимых калл и кулоном в виде сердечка. Все это он подкрепил заранее подготовленной речью о том, как он раскаивается и обещает, что такого больше не повториться.

Я уже сто раз успела пожалеть, что так и не надела дома этот кулон. Хотя бы продала его здесь за хорошие деньги.

И когда я его прощала, то поняла, насколько это легко, когда веришь, что человек исправиться ради тебя. Особенно, когда сама ты ничего не сделала.

Насколько было просто прощать других, ведь тогда все вещи становятся для тебя мелочью.

И насколько же было тяжело прощать себя, ведь ты не можешь попросить у себя прощения за такое.

Язык не повернется.

И тебя никто не простит.

Потому что это бесчеловечно.

И чем дальше я бежала от этой мысли, тем больше она накрыла меня в итоге.

Вдруг сверху раздался такой истошный крик, что я аж подпрыгнула на месте. И невзирая на то, что меня могли тут же выкинуть из окна, помчалась наверх. Посередине комнаты, скрючившись, лежала Барбара. А под ней была огромная лужа.

– О господи! – вскрикнула Джозефина.

Ее глаза были еще на мокром месте, когда она открыла рот от удивления. Мужчины тут же подхватили Барбару и потащили на ближайшую кушетку. Женщины стали носиться и приносить ей то полотенца, то ножницы со спиртом.

Я же стояла на месте и не могла пошевелиться от этих эмоциональных качелей.

– Аарон, я не смогу, – заверещала одна из девушек, – я боюсь крови!

– Тогда отойди, – крикнул ей в ответ мужчина и девушка помчалась вниз.

За ней прямиком побежали и остальные, кто не смог бы выдержать этого зрелища. Остались только мы с Джозефиной.

– Джози, мне нужна твоя помощь! – крикнул Аарон, раздвигая ноги Барбаре.

Девушка была тоже в ступоре.

– Джозефина! – крикнул он на нее снова.

И тогда она пошевелилась.