Слепой. Живая сталь - Андрей Воронин

Мир за окном был окрашен в различные – в основном, светлые, основательно разбеленные – оттенки серого. С жемчужно-серого полуденного неба беззвучно и неустанно сыпался густой, липкий снег, покрывая ровным пушистым слоем все, чего касался. Неутомимые дворники-таджики капитулировали примерно час назад, вместе с пластиковыми лопатами и оранжевыми жилетами укрывшись в своих пропахших китайской лапшой и гашишем каморках, и несвоевременный мартовский снегопад не спеша, со вкусом стирал с московских улиц и дворов последние следы их трудовой деятельности. Припаркованные на дворовой стоянке машины буквально на глазах превращались в округлые бесформенные сугробы, электрические провода опасно провисли под тяжестью налипшего на них снега, и наученные горьким опытом прошлой зимы москвичи загодя доставали из ящиков и выкладывали на видные места предусмотрительно припасенные свечи.

– Мыло, говоришь, упало? – с неопределенной интонацией переспросил генерал Потапчук, невидящим взглядом наблюдая за тем, как набирающая силу весенняя метель ткет за окном подвижный, густеющий с каждым мгновением снежный занавес.

– Так точно, – подчеркнуто деловитым тоном добросовестного служаки подтвердил Глеб Сиверов. – Был, знаете ли, такой бородатый анекдот про двух кавказцев в бане.

– Знаю, знаю, – проворчал Федор Филиппович. – Дурацкий анекдот. Плоский, как земная твердь в представлении древнего грека.

– Зато помянут к месту, – возразил Глеб. Он помолчал, дожидаясь ответной реплики, не дождался и нарочито бодро, чтобы не выдать своих опасений, спросил: – Надеюсь, это всё?

– Надежда – наш компас земной, – сообщил генерал. – Но на этот раз твой компас, увы, безбожно врет. Вот, ознакомься.

Извлеченная из потертого матерчатого портфеля тонкая пластиковая папка с негромким шлепком приземлилась на полированную поверхность стола и скользнула по ней к Глебу. Не прикоснувшись к ней, агент по кличке Слепой посмотрел на своего куратора поверх темных солнцезащитных очков и осторожно осведомился:

– Неужели из той же оперы?

– Опера, может, и другая, – сказал Федор Филиппович. – Но манера исполнения должна остаться прежней.

– Взглянуть бы хоть одним глазком на партитуру, – рассеянно обронил Слепой.

– Зачем?

– Не люблю непредсказуемых финалов. А от этих нот, – Сиверов слегка приподнял за уголок пластиковую папку и тут же уронил ее обратно на стол, – за версту разит какой-то тухлятиной. И вообще… Знаете, как-то раз француз, американец и русский попали в кораблекрушение…

– Опять анекдот?

– И притом бородатый. Но – тоже к месту, в тему. Плывут они, стало быть, по морю, вокруг на воде обломки всякие болтаются, и среди них – вот удача! – целый ящик виски. Выпили они бутылку, выпили другую, а в третьей оказался джинн – не тот, который со льдом, а настоящий, арабский. Ну, и, как водится, он им предлагает выполнить их заветные желания…

– Короче, – морщась, потребовал Федор Филиппович.

– Слушаю и повинуюсь… Если коротко, то русский оказался в очереди последним. Товарищи по несчастью уже сидят на новеньких виллах в объятиях знойных красоток и пересчитывают волшебные миллионы, а этот, наш, как обычно, плавает посреди океана в обнимку с пустым ящиком из-под вискаря. Джинн у него спрашивает: чего, мол, тебе надобно, старче? А тот огляделся по сторонам и с такой, знаете ли, обидой, говорит: «Плыли вместе, пили вместе… Всех назад и ящик водки!»

– Глубокое проникновение в загадочную русскую душу, – с кислой миной прокомментировал услышанное Федор Филиппович. – Занятно, я раньше такого и не слыхал… Только не пойму, какое отношение это имеет к… к чему, собственно?

– К ситуации, – ответил Глеб. – И ко мне, лично. Имеет, товарищ генерал, причем самое прямое. Я уже неделю чувствую себя примерно так же, как эти бедняги из анекдота, француз и американец. Только что сидел за столом – в объятиях, по уши в миллионах и так далее, радовался, что все позади, и вдруг – бац! То же море, тот же русский и тот же ящик, но уже без джинна… Уже и не вспомню, сколько лет подряд я так не работал: по фотокарточке, без объяснения причин, без суда и следствия…

– Гордыня взыграла? – то ли спросил, то ли подсказал генерал.

– Если угодно, можете называть это гордыней. Но факты – упрямая вещь. То, чем я сейчас занимаюсь – просто грязная работенка по заметанию на совок оставленного кем-то другим мусора. Это дело для одноразового исполнителя со стороны, а что бывает с одноразовыми исполнителями, мы с вами прекрасно знаем: сделал дело – гуляй смело. Желательно, ногами вперед. Чем я вам так насолил, товарищ генерал?

Федор Филиппович поморщился, как от зубной боли, засунул руку в боковой карман пиджака, замер на мгновение, будто припоминая, что именно собирался оттуда вынуть, и снова положил ладонь на колено – разумеется, пустую. Раньше именно в этом кармане пиджака у него лежали сигареты; потом их сменила круглая жестяная коробочка с монпансье, но и это было уже очень давно, лет пять, а то и все восемь, назад. Глебу эти манипуляции очень не понравились, поскольку свидетельствовали о том, что чувство «дежа вю» здесь испытывает не он один.