Синдром усталости - Владимир Николаевич Моргунов

только по августейшему разрешению, когда с финансированием научных программ дело обстояло уже весьма туговато, Камалу Рави удалось разрешить все проблемы, причем, в кратчайшие сроки. Надеюсь, вы уже тогда догадались, что он действовал не один и не по примитивной схеме, то есть, ом не переходил из одного высокого кабинета в другой, оставляя в каждом по толстой пачке валюты.

Он внимательно посмотрел на Елизарова, словно желал убедиться в том, что тот и в самом деле понял все, как надо.

— Конечно, — продолжил Рыбников, — за все было уплачено. Но заранее. Вы ведь тоже, отметим попутно, получили что-то типа аванса, когда приступали к организации “закрытой” лаборатории. Ну, Николай Августович, не будем еще раз возвращаться к исходным условиям — то, что знает Рави, знаю и я.

— Что же, я получил достаточно четкое представление о фирме, которую вы представляете…

— Извините, но и четыре года назад вы прекрасно представляли себе, с кем вы сотрудничаете.

— Но сейчас у меня возникает вполне резонный вопрос: каким образом, чем я смогу быть полезен для все той же фирмы?

— Ох, Николай Августович, экий вы дипломат… Вы помидорчики, кстати, зря игнорируете, они без всякой гадости выращены типа нитратов и нитритов. Значит, относительно вашей полезности для нас в новой вашей ипостаси… Вы ведь не только и не столько ради удовлетворения ваших собственных амбиций в политику подались, не так ли? Вас не “прикладная” сторона дела интересует наверняка. Власть стоит очень больших денег, а деньги, с другой стороны, сами по себе представляют власть. Хороший политик такой же мастер своего дела, как, например, вот этот официант — чем больше он умеет, тем больших денег он стоит. Все, в конце концов, занимаются профессиональным совершенствованием на девяносто процентов ради денег. Вы можете возразить мне в том смысле, что я неправильно оцениваю вашу позицию?

— Нет, почему же, — пожал плечами Елизаров, — все правильно. Только люди из администрации Президента обладают, например, куда большей властью, чем Дума. Взять того же Филатова — он один стоит двух парламентских фракций.

— Ничего по этому поводу не могу возразить, — согласился Рыбников. — Относительно Филатова или кого-то другого, занимающего эту должность, могу сказать определенно только одно: будет вам и белка, будет и свисток. Сейчас же для нас конкретный интерес представляете вы, потому что уже участвовали в конкретном деле раньше и можете участвовать в конкретном деле в самом ближайшем будущем.

— В каком же именно деле? — поднял брови Елизаров.

— Вы являетесь заместителем председателя комиссии, регулирующей, так сказать, поставки некоторых продуктов из некоторых автономных республик.

— Ну-ну-ну! Ничего мы не регулируем — мы же не правительство. Мы можем только вынести решение по создавшейся ситуации и указать пути ее дальнейшего развития. Если вы имеете в виду ситуацию с нефтью, добываемой на территории Чечни, то решение по ней должно быть вынесено не позже, чем через два месяца.

— И ничего не может заставить вашу комиссию отложить, отсрочить вынесение постановления? — Рыбников смотрел на Елизарова так, словно спрашивал: “Да неужели же такой пустяк, такую мелочь вы сделать не в состоянии?”

— Сложный вопрос, — Елизаров в упор взглянул на собеседника. — А зачем вам, собственно, нужна эта отсрочка?

— Николай Августович, — улыбка Рыбникова была сладчайшей, — честное слово, меня тоже не во все вопросы посвящают настолько глубоко, чтобы я мог абсолютно все осветить вам. Я отвечаю только за порученный мне участок работы, как говаривали во времена все того же застоя, а пытаться расширить свои познания у меня нет ни времени, ни желания. Я руководствуюсь принципом, изложенным в одной песенке, которая была популярной лет эдак тридцать назад:”А если надо — значит, надо…”

— Странно, что вы песенку эту помните: вы тогда еще под стол пешком ходили, как принято выражаться, — криво усмехнулся Елизаров. — Кстати, вы не на комсомольской ли работе силы отдавали?

— Ничего-то от вас не скроешь, Николай Августович, — покачал головой Рыбников. — Было такое дело, до девяностого года горел на службе в Бауманском райкоме комсомола столицы, в том самом, где Пастухов начинал, бывший верховный вождь всей сознательной молодежи Страны Советов.

— И что же потом?..

— Потом я стал заниматься более конкретными и более серьезными делами. Давайте-ка еще одну за знакомство да в ожидании консоме, точнее, под него — несут ведь уже, несут.

Выждав, пока официант расставит тарелки с благоухающим супом, и кивком поблагодарив его, Рыбников поднял фужер:

— Итак, за нашу встречу и успех будущего — далеко не безнадежного — дела.

Примерно через минуту Елизаров вновь заговорил:

— Сложноватая задача получается, Владимир… Калистратович. Во-первых, в составе комиссии я не один и не самый главный. А потом не надо забывать и о такой вещи, как партийная дисциплина.

— Неужели у коммунистов и сейчас с этим все еще строго? — Рыбников был само участие.

— Представьте себе, что да. Не лучше ли вам поговорить еще с кем-то из членов комиссии?

— Ой-ой-ой, Николай Августович, да что же вы такое предлагаете? Во-первых, вы — человек проверенный. Наш человек, как опять же выражались в иные времена, когда ваша партия была правящей. Поэтому мы и обращаемся только к вам, исключительно к вам. Если мы станем заговаривать с кем-то еще, то нас неправильно поймут и, скорее всего, назовут наше обращение попыткой подкупа, фактом коррупции. Мы обладаем значительными средствами — несколько лет назад вы имели возможность убедиться в этом — но в данном случае руководство вряд ли захочет увеличивать сумму инвестиций в программу, и придется вам весь каравай делить на несколько частей. То есть, вы, Николай Августович, получите только четвертую или пятую часть. Вы этого так хотите?

— Вопрос резонный, — покачал головой Елизаров. — Но позволительно ли узнать, каким он будет, каравай? Возможно, им и поделиться будет не так уж обидно?

— Дело ваше, смотрите. — Рыбников вынул из кармана пиджака яркую шариковую ручку, начертал ею на бумажной салфетке несколько цифр и пододвинул салфетку поближе к Елизарову, чтобы тот смог прочесть, но пальцев с края салфетки не убирал. “50 000 $”.

— Дело хозяйское, — повторил Рыбников, подтягивая салфетку обратно к себе. — Хотите делиться, делитесь. Но одно условие должно быть соблюдено неукоснительно: даже общие очертания нашей организации не должны поступить в мысли ваших будущих компаньонов. Пусть уж лучше они думают, что деньги вы получили непосредственно от чеченцев — хоть от самого Дудаева. Но и это не очень желательно. А если уж говорить начистоту — очень нежелательно.

— Деликатная у меня получается миссия, — Елизаров и раньше не ел, в отличие от Рыбникова, уплетавшего консоме прямо-таки с воодушевлением и умудрявшегося