Искатель, 2004 №9 - Владимир Жуков

ИСКАТЕЛЬ 2004

№ 9

*

© «Книги «Искателя»

Содержание:

Владимир ЖУКОВ

КРЫШ

повесть

Александр ЮДИН

АПОКАЛИПСИС ОТМЕНЯЕТСЯ

повесть

ПРЕСТУПНЫЕ ХРОНИКИ

Сергей БОРИСОВ

КРОВАВАЯ КУПЕЛЬ ГРАФИНИ БАТОРИ

Александр КОПЫРИН

СБЕСИЛИСЬ…

рассказ

Юрий КАТКОВ

ЧЕРНАЯ СУДЬБА

рассказ

Владимир ЖУКОВ

КРЫШ

От человека, склонившегося над его ухом, пахло рыбой. Или, говоря здешним высоким слогом, деликатесными морепродуктами.

Этот странный человек, воняющий деликатесными морепродуктами, мог бы не уточнять, за какой столик и кто именно его, Павла, приглашает. И так было ясно.

Малороссийский акцент и особенно неуместный прикид слишком явно выдавали в шептуне наперсточника из какого-нибудь Мариуполя или Луганска.

На вид ему было лет тридцать, а может, и больше. Золотая фикса, костюмчик с белой рубашечкой и галстуком на кадыкастом горле, сидевший как на огородном пугале… И этот характерный взгляд — ускользающий, будто виноватый.

Шестера, исполнитель, но по всему видно, что тертый.

Под стать ему были и остальные за тем столом. Мелкие бандюки, чувствующие себя хозяевами жизни. Видать, неспроста. Не иначе как в доле они здесь, в кабаке, а то, может, ресторатор Савелий — и вовсе ширма.

На кой он им сдался, чего прицепились? Да куражатся. Чует воронье, что нет у него защиты.

К этому бойкому приблатненному ресторанчику при выезде с кольцевой на Минку он прибился только по крайней нужде. Кабак его кормит.

Нет, он не из любителей почревоугодничать на халяву. Эти новомодные гастрономические прибамбасы вроде болезненно разросшейся гусиной печенки — как ее там? да-да, фуа гра — для его желудка что удар кувалдой.

Все разносолы, которые он может себе позволить, — это постный творожок, кашки на воде, да и то не всякие, вареная парная курятина, причем только грудки, белое мясо, ну еще овощи-фрукты — не красные, не желтые, а исключительно зеленые. А всего жирного, острого, соленого, жареного, не говоря уже о спиртном — ни-ни. Так что эти аппетитные запахи с кухни если когда-нибудь и материализуются для него, то разве что в следующей жизни.

Тесна клетка, коротка жердочка… Но и за это ангелу-хранителю на небесах приходится говорить большое спасибо. Что он и делает буквально каждое утро…

Конечно, жизнь была бы совсем тоскливой, если бы не Крыш. Старый попугай достался ему, можно сказать, по наследству — от приятеля, умершего два года назад. Сибарит и юморной мужик, школьный учитель истории по профессии, тот в своем клювастом компаньоне души не чаял. Он-то и научил смышленую птицу всем этим хохмочкам и прибауткам, благодаря которым Крыш стал теперь здешней звездой и его, Павла, кормильцем.

Попугай ухитрился даже сохранить некоторые интонации покойного хозяина. И Павла иногда тянуло перекреститься, когда, просыпаясь среди ночи, он с ужасом слышал в бормотании, доносившемся с кухни, знакомые нотки.

Свое необычное прозвище Крыш заполучил от знаменитого военного аса. Когда попугая выпускали из клетки, он по молодости без удержу носился по тесной учительской каморке с низкими потолками, время от времени то натыкаясь на оленьи рога на стене, то цепляясь за притолоку, то роняя старый глобус на шкафу.

При этом, подученный хозяином, он уморительно приговаривал скрипучим голосом: «Ахтунг, в воздухе Покрышкин!»

Но в своем первоначальном виде его героически-ироническое прозвище просуществовало недолго. Очень скоро оно трансформировалось в фамильярное Крышкин-Замухрышкин, а затем и вовсе укоротилось до нынешнего Крыша.

Ну а первое, чему научился наш пернатый Левитан, было сакраментальное «Разрешите взлет!». В те мгновения, когда клетку отпирали, чтобы выпустить его полетать, попугай начинал волноваться, бегать туда-сюда по жердочке и тараторил заветную фразу, как пароль.

Не менее забавно выглядело то, как прежний хозяин нацеплял в ответ свою старую дембельскую бескозырку с ленточками и, отдавая попугаю честь, торжественно объявлял: «Взлет разрешаю!»

Детвора, в летнюю пору часто облеплявшая подоконник их старого школьного флигелька, в этом месте неизменно разражалась криками восторга.

Возвращаясь обратно в клетку, попугай также не считал нужным отмалчиваться. В этом случае он обычно мудро констатировал: «Лучше синица в руке, чем журавль в небе».

Но и этим далеко не исчерпывалась сокровищница усвоенной птицей поучительной человеческой мысли. Например, Крыш много лет, откликаясь на трель будильника, поднимал хозяина на работу истошным криком: «Комсомолец, на самолет!» Если спящий не реагировал, вопль подкреплялся шумным хлопаньем крыльев.

Когда маленькую, но гордую птичку пытались в неподходящий момент погладить, она брезгливо верещала: «Геть рукопожатие!»

Не переносил Крыш и того, если кто-то проявлял недостаточное внимание к его эскападам или, не дай бог, решал вклиниться в них со своими комментариями. «Ты мне клюв-то не затыкай!» — возмущенно заявлял попугай обидчику.

Имелись в крышином арсенале и не вполне джентльменские выражения из разряда «Помолчи, двуногое!», а также несколько сомнительные комплименты вроде «отвратительного самца» вкупе с «толстухой противной». Но наш герой, похоже, догадывался, что это уже явный перебор, и подобного моветона, по крайней мере на работе, не допускал.

Впрочем, в теплой компании Павел иногда позволял себе подурачиться и, бывало, украдкой показывал попугаю его любимый сухарик. То был их условный сигнал, после которого Крыш в выражениях уже мог не стесняться.

В ресторане попугаю, когда он пообвык, даже понравилось. Особенно днем, когда здесь было еще не так шумно и накурено.

Его с готовностью выпускали полетать по залу, а на мойке по секрету от босса разрешали поклевать орешки из вазочек с недоеденным мороженым.

Он даже мог запросто приземлиться на плечо к какому-нибудь из трапезничающих знакомцев и с укоризной заметить: «А ведь так и не скажешь, что страна голодает!»

Завсегдатаи ресторана уже привыкли к пернатому болтунишке, но приводя сюда кого-нибудь впервые, все обычно с коварным любопытством наблюдали за реакцией попавшегося на новенького. А тот, услыхав замогильный старческий голос откуда-то с небес, либо выпучивал глаза, застывая, что называется, с куском во рту, либо начинал в недоумении озираться, вызывая в том и в другом случае всеобщее веселье.

Между прочим, Павел и сам попал сюда