Искатель, 2004 №9 - Владимир Жуков

Он ведь теперь вроде как в деле, часть прибыльного бизнеса. Все думают, что «луганские» здесь свои лохотронские деньги отмывают, а уж что там за этими деньгами, так сказать, вторым эшелоном — один бог знает. Может, доходы от казино подпольного — от лишних, неучтенных столов или даже целых залов, — а может, наркота.

А то и совсем грязное — откупные от торговли людьми. В дни выборов Павел где-то прочел, чуть ли не на уличном столбе, что на такие деньги пол-Москвы отстроено. Но об этом не хотелось и думать.

А где криминальные деньги — там цена человеческой жизни медная копейка в базарный день. Что уж говорить о каком-то попугае?

А если эти учуют, что Павел решил соскочить… Тут и начнется знакомая разводка, сколько он уже наслушался таких за эти несколько летних месяцев… «Да мы вложились…», «Да у нас теперь убытки…», «Да мы людей подвели…» И т. д. и т. п. И все закончился известно чем — «счетчиком».

Павел подумал было обратиться за советом к «пиковым». Это была еще одна блатная компания, что-то вроде землячества, собиравшегося в другом конце зала и, как правило, в дни и часы, не совпадающие с «луганскими». Но он сразу же отказался от этой затеи: тут можно было так завязнуть, что и те, и другие обложили бы его и рвали бы с двух сторон, как две своры одичавших псов.

Был еще один выход, довольно элегантный: на глазах у всей этой шушеры как бы случайно выпустить попугая на волю. Просто забыть однажды закрыть окна в зале, и вся недолга.

Он готов был пойти и на это, лишь бы спасти любимца. Но ведь Крыш — не щегол какой-нибудь. Даже если найдет открытую форточку — не факт, что захочет упорхнуть. А захочет — так далеко не улетит. А если даже улетит, так сам и вернется: где тут, дескать, ваша синица в руке?

Эти, конечно, обо всем догадаются, но промолчат. А потом накажут по-своему. Вызовут на разговор, навалятся толпой, прицепятся: не уследил, мол. И под этим предлогом птицу опять-таки отберут.

Павел знал: наступит день, когда все должно будет решиться. И он приближался.

В то утро воры хоронили кого-то из своих. Судя по атмосфере за поминальным столом, покойный оставил этот мир без посторонней помощи. Но в криминальной иерархии то был человек явно не последний.

Дорогих иномарок с тонированными стеклами и блатными номерами скопилось на стоянке у входа немерено. Да и с Паханом гости держались как минимум на равных. Паханских же шестерок в этот раз было немного, да и те пристроились за отдельным столиком.

И еще кое-что бросилось Павлу в глаза… Блюда подавались сплошь диетические. Водки тоже было совсем немного, в основном — минералка, соки. Уже по одному этому легко вычислялся рейтинг сходки в воровском мире.

Секрет тут был прост. В последние год-два на волю начали «откидываться» те, кому довелось в начале 90-х поучаствовать в самых первых и самых беспощадных разборках за сферы влияния в городе. Те, кто тянул потом реальные срока, кто уходил на зоне в отказ и, так и не ссученный, месяцами чалился в шизо, кто жрал не грузди, а гвозди, потом по кусочкам оставляя себя в операционных тюремных больничек…

С возвращением этих людей возвращалось и время прежних счетов. Старая воровская каста, консолидируясь, поднимала голову. А значит, за ее расположение на всякий случай стоило побороться. И Пахан, игравший сегодня роль гостеприимного хозяина, стремился не ударить лицом в грязь.

Павлу очень не хотелось в этой ситуации оставаться в зале. И он с удовольствием отсиделся бы где-нибудь в подсобке… Но… известные обстоятельства требовали не упускать Крыша из виду…

Отзвучали тосты, пространные и витиеватые, как это всегда бывает в подобных случаях. Музыканты «по просьбам трудящихся» затянули «Таганку», затем «Мамзель» и «У Сани все ништяк», а в завершение даже выдали что-то из Бичевской. Наконец, Пахан решил немного поразвлечь загрустивших гостей «Лебедевой Таней».

Потом к столу позвали Павла. Видно было, что гости уже позволили себе пригубить водочки, может, еще кое с чем вприкуску. Рожи у бандюков были красные, но, слава богу, не злые.

— Ну шо, Павло, — через стол заговорил Пахан. — Не надумал еще продать мне Крыша? Двадцать пять штук зелени даю — вот тебе мое последнее слово…

Гости, не знавшие всей подоплеки вопроса, по тону, которым это было сказано, почувствовали некую интригу. Градус напряжения за столом сразу поднялся на несколько пунктов. Ну, была не была!

— Пятьдесят, — выпалил Павел. — Пятьдесят тысяч, и Крыш твой.

На несколько секунд воцарилось молчание. «Ты че, сдурел, фраер?» — тонким голосом выкрикнул за его спиной кто-то из шестерок.

— Малой, принеси, — мрачно буркнул Пахан, не глядя на Павла, и это был дурной знак.

Малой побежал куда-то — краем глаза Павел видел, что не на улицу, а в подсобки, принес. Гости тем временем приняли еще по маленькой.

— Сегодня тебе крупно повезло, очень выгодная сделка, — со значением произнес Пахан, передавая стопку из перетянутых резинками пачек, которые в определенных кругах уважительно называли «двойными котлетами». И по его тону Павел лишний раз убедился, что расчеты меж ними вовсе не закончены.

Он уже знал, что последует дальше. Завтра (хотя почему «завтра» — сегодня, пока деньги на виду) к нему подвалит какая-нибудь паханская дешевка: так, мол, и так… Гриша надысь выпил лишнего… Ну ты понимаешь… Одна косуля, уговорил, твоя, а остальное ты уж, голуба, того, верни… Тебе же спокойнее будет…

В общем, времени у него оставалось не так много.

Авторитетные гости разъехались еще засветло и «луганские» органично продолжили застолье уже в своей узкой компании.

Пост разом закончился, и официанты прытко понесли на стол много водки, а к ней — рыбку красную и белую, балычок, икорку и, как водится, тазик оливье. Как ребята исконно деревенские, налегали урки и на зелень — петрушечку с укропом, лучок… Но главным блюдом стола все же оставалась куча другой зелени — той, с которой вся эта свора буквально не сводила глаз.

Пахан, конечно, помнил, что Павлу пить было никак нельзя, но со злым упрямством настаивал, что надо обязательно обмыть сделку. И тому пришлось-таки осушить пару стопарей.

Павел знал, сколь недвусмысленно по этому поводу будет протестовать назавтра каждая клеточка его бедного тела. Но понадеялся, что если оно раз в пять лет — а