В одном немецком городке. Меморандум Квиллера - Джон Ле Kаppe

Для этого существовало два пути: медленный и быстрый. Медленный состоял в том, чтобы вспугнуть всех этих людей одного за другим – Хелдорфа, Сикерта, Кальта, все сорок с лишним человек, в надежде, что они приведут меня к Цоссену. Поль ошибался, сказав, что Цоссен – лишь часть задания. Даже беглое чтение меморандума подсказало мне, что Цоссен являлся всем заданием. Сбей его с ног – и повалятся все остальные. Разработка всех сорока с лишним человек, возможно связанных с Цоссеном, прояснила бы очень многое и помогла добраться до него. Именно этого и желал Центр. Но это был медленный путь. Быстрый путь привел бы к тем же самым результатам. Поэтому иди прямо к Цоссену и бей.

Быстрый путь заключался в том, чтобы перевернуть вверх тормашками весь порядок вещей. Ради того, чтобы найти одного человека среди почти четырех миллионов, я должен был заставить его искать меня. Пусть он узнает, что я здесь, и не для чего-нибудь иного, а именно для того, чтобы он раскрылся. А затем попытаться покончить с ним до того, как он успеет покончить со мной. Кто быстрее. Поэтому я и заявил Полю, что должен работать в одиночку. Единственно возможный для меня путь был быстрый, и я не желал, чтобы у меня под ногами путались охранники, которые будут только мешать мне и к тому же еще могут быть убиты.

Снег поблескивал под светом фонарей. Пока я работал над меморандумом, прошел еще небольшой снегопад, и тротуары вновь покрылись снегом. Было уже далеко за полночь, на улицах ни души. После шести месяцев, в течение которых меня прикрывали мои люди, сейчас я был одинок: мое сообщение уже получили и отозвали охрану.

Когда я возвращался в отель, единственные следы на снегу были мои.

4. Стена

– Ваше занятие, герр Штроблинг?

– Торговец цветами.

Небрежно закинув ногу на ногу, он не спеша высморкался, чтобы мы успели полюбоваться его белым шелковым носовым платком. В петлице темного пиджака – цветок. Брюки в полоску. Сверкающие ботинки.

– Вы торгуете цветами?

– Я владею несколькими цветочными магазинами.

– Поэтому вы и носите цветок в петлице?

– Я всегда ношу цветок.

Кто-то захихикал.

Унылый свет проникал через высокие холодные окна. Отопление было включено на полную мощность, но все же многие в зале кутались в пальто, словно их знобило.

Я особенно внимательно разглядывал людей в зале. Подсудимые и без того были мне хорошо знакомы. Я не знал, кто были зрители. Здесь присутствовали жены обвиняемых, явившиеся в суд вместе с мужьями, так как большинство подсудимых были выпущены на поруки и после окончания судебного процесса могли спокойно отправляться по домам. На балконе сидели люди, пришедшие одни, которые так же в одиночестве и уйдут отсюда. Сгорбившись в своих пальто, они не оглядывались по сторонам. Было тут и несколько женщин. Одна девушка пришла с опозданием, и я обратил на нее внимание. У нее была привлекательная внешность, но я заметил ее не из-за этого.

– Пристав!

Какой-то человек пытался выйти из зала, и по возгласу судьи служитель остановил его у двери.

– Куда вы идете, адвокат?

– Я жду посыльного, господин судья.

– Покидать зал заседаний не разрешено. Я уже предупреждал вас.

– Но ожидаемое сообщение имеет отношение к моему клиенту…

– Займите свое место.

Утомлённые голоса, давно избитые формулы. Подобная тактика, имевшая целью помешать суду, была известна: защитник пытался покинуть зал, желая получить возможность апеллировать к суду, – его подзащитный, мол, формально не присутствовал на судебном заседании, так как в это время в зале не было его адвоката.

Не менее часты были и процессуальные протесты. Желтые газеты ополчились против этого процесса и вообще против всех процессов над военными преступниками, в то время как в зале суда при каждом удобном случае совершались попытки превратить судебное разбирательство в фарс. Председательствующий обладал удивительным терпением, благодаря которому держал в рамках как адвокатов, так и присяжных заседателей…

Я наблюдал за присутствующими в зале, вполуха слушая допрос обвиняемых.

– Не будете ли вы так любезны сообщить нам, каковы были ваши обязанности в лагере, герр Штроблинг?

Подсудимый внимательно выслушал вопрос. Аккуратно одетый, седовласый, со спокойными глазами за тяжелыми очками в черной роговой оправе – его можно было принять за пользующегося заслуженной известностью врача и доверить ему свою жизнь.

– Поддерживать спокойствие, порядок и, конечно, чистоту.

– А специальные обязанности?

– У меня не было специальных обязанностей.

– Свидетели показывают, что вам вменялось в обязанность отбирать для газовых камер мужчин, женщин и детей, привозимых в лагерь в автофургонах для скота.

Это произнес обвинитель, молодой человек, исхудавший от долгих месяцев ознакомления с материалами дела, каждая страница которого повествовала о невообразимом.

– Один из очевидцев утверждает, что вы отняли костыли у калеки и избили его до полусмерти за то, что он не мог быстро пройти в газовую камеру.

– Я ничего не знаю об этом.

– Вы не смеете утверждать, будто ничего не знаете. Вы можете сказать, делали вы это или не делали. Забыть вы не можете.

Что за цветок, камелия или гортензия, был у него в петлице? Со своего места я не мог разглядеть.

– Это было двадцать лет назад.

– Это было двадцать лет назад и для свидетеля, однако он помнит.

Я смотрел на присутствующих в зале. Среди них возник ропот.

– Вы хотите сказать, что эти люди добровольно шли на смерть?

– Да, мы говорили, что их ведут в дезинфекционные камеры.

– И они оставляли свою одежду в раздевалке и мирно следовали в газовые камеры?

– Да, без всякого принуждения.

– Но свидетель показывает, что многие из них знали, куда их ведут. Женщины прятали своих детей в ворохе одежды в раздевалке в надежде спасти их. Свидетель показывает, что лично вы, герр Штроблинг, руководили поисками этих младенцев, и когда находили, то насаживали их на штык.

Здесь было слишком душно, слишком тягостно, чтобы лгать.

– Это были всего лишь евреи. Я же вам говорил.

Какой-то человек в фуражке с козырьком громко зарыдал и не мог успокоиться. Пристав вывел его. Заурядный случай.

Миловидная девушка проводила меня взглядом. Лицо у нее было белое, как мел.

Гул голосов.

– …Но я был облечен полной и законной властью, абсолютной властью обращаться с этими заключенными так, как я считаю правильным!

– И вы сочли правильным подвергать мукам десятилетнего мальчика ради того, чтобы развлечь ваших друзей?

– Исключительно в порядке обучения. Но это не были мои друзья, это