Цезарь: Крещение кровью - Владислав Викторович Морозов

значительно более крепким, чем измайловский блок, — как-никак, семейный клан. А беляевская группировка, даже потрепанная арестами, оставалась достаточно грошой силой, чтобы воевать с ней. И «черная дюжина» была вынуждена признать Цезаря за своего — чтобы не иметь неприятностей с Ученым. А кое-кто испытал, как болезненно сжимается сердце при мысли, что среди них подрастает звереныш, и одному Богу известно, что он натворит в будущем...

В один вечер Ученый сдал большую часть своих зон, из крупных точек оставив только аэропорты — Внуково и Домодедово — и оба таксопарка. Гончар зарился на девятый парк — этот парк пользовался легендарной славой, — но успеха не добился. Стефан, лидер фрязинских, отхватил себе «Космос» и был страшно доволен этим. Филин из Загорска воцарился на «Трех вокзалах». Было оговорено множество ограничений, в частности, относительно жилых зон и зон отдыха. В жилых зонах каждой группировки члены других структур пользовались только правом транзитного проезда. К зонам отдыха был отнесен весь центр, все парки отдыха и лесопарки, ВВЦ в пределах ограды, зоопарк, ипподром, театры и концертные залы. Работать там можно было, но и остальные могли появляться — бандиты тоже люди, отдыхать и им надо, в том числе и с семьями. Под точки переговоров было отведено несколько мест, так называемых нейтральных зон. Зоны размещения легаль-ных предприятий — а у всех группировок были свои кооперативы — вызвали много споров. Ученый не волновался — его кооперативы находились на его земле, — а вот фирма Гончара оказалась в зоне Вахо. В конце концов решили, что в таких случаях хозяин кооператива будет платить хозяину зоны пять процентов — не дань, а арендная плата за землю и помещения. Ну, разумеется, и за ненападение.

Хотя не все прошло гладко, почин Ученого понравился всем. Это здорово — собрались, как главы государств и правительств, обсудили все вопросы цивилизованными методами... Конечно, будут еще драки за рабочие районы, но уже без прежнего беспредела, когда группировку во время вытеснения могли вырезать прямо по квартирам. Правда, для случаев объявленной войны все средства хороши, но такие войны случались гораздо реже, чем споры за районы. После аукциона перешли к обсуждению личных споров, в которых центральное место занимал Цезарь. Ох он разорялся! «Я беспредельщик?! Ничего подобного! Я просто работаю более жесткими, военными методами. Но у меня никогда не страдает «мирное население»! За мной нет смертей заложников — ни одной! Спросите у тех, кто ко мне попадал, — каково им было? Ударил их кто-нибудь? Нет! Мы держим их под замком, и все. И убивать будем только в случае невнесения выкупа. На счету моих людей нет ни одного изнасилования — мы не трогаем женщин. Мы не трогаем детей. В чем вы увидели беспредел? В том, что я воюю с мужиками?! Между прочим, у меня всегда есть объяснение моим действиям, хоть пустячный, но повод». Замечание относительно заложников и женщин было направлено в сторону мытищинских и чеченцев — эти сла-вились своим зверским обхождением со слабыми. И заме

Чание оказалось болезненным — каждый опасался за свои семьи, которые в любой момент могли оказаться на положении заложников. Естественно, выкуп вносили всегда, но мытищинские зачастую выдавали только трупы, а живых избивали до полусмерти; чеченцы же не пропускали ни одной женщины. Побывавшие у чеченцев девушки прохо-дили через руки всех — от лидеров до последних «быков». И на фоне таких воспоминаний вопрос о беспределе Цезаря был замят.

Когда все расходились, Вахо подошел к Ученому и как бы между прочим спросил о здоровье Слона. Оказалось, что жена Слона была родственницей Вахо и он когда-то бомбил со Слоном. Маронко показал на Александра и Михаила: «Видишь этих шутников-сказочников? Первым их учителем был Слон, и он считает их своими лучшими учениками». Конечно, как Вахо мог упустить такой повод для дружеского застолья?

Вахо очень хотел дружить не только со Слоном, но и с Ученым, и с Цезарем. В Москве он жил недавно, положеньице у него было шаткое, и крепкая дружба с сильной группировкой ему совсем бы не помешала. На аукционе он мало говорил и много слушал, пытаясь оценить истинный баланс сил. Он смотрел на Ученого, на Гончара, на лидеров несоюзных команд и в конце концов сделал вывод: старик и мальчик сдают территорию — явный признак слабости. Но все явно опасались им хамить. И даже безобразнику Цезарю только выговаривали за его нехорошее поведение, но никто не рискнул назначить время и место «стрелки». Если они настолько сильны в период упадка, то что же будет, когда они восстановят силы? Значит, это хороший старик и хороший мальчик. После недолгих колебаний Ученый со своей свитой и Вахо со своим советником отправились домой к Слону. Туда же вызвали Белого — мало ли, может, пойдет речь о заключении союзного договора, как же без Белого — Вахо щелкнул пальцами своему телохранителю...

— И что? — не удержался Валера.

— И началось самое интересное. Сначала просто поговорили, Слон с Вахо молодость бандитскую вспомнили, поздравили друг дружку с тем, что выбились в число крупнейших московских авторитетов. Потом приехали Белый и

Трое офицеров Вахо. Подумали, прикинули так и эдак, решили, что имеет смысл сотрудничать. Заключили союзный договор — второй за три дня, — все честь по чести. А потом раздался звонок в дверь, явилась толпа грузин, и все, кроме отца, Вахо и жены Слона, заработали жесточайшую головную боль.

Издав неопределенное восклицание, Валера скосил глаза на Сашу. Тот сидел со странно-страдальческой миной.

— То есть... Наехали на вас, что ли?

Не выдержав, Саша расхохотался:

— Да нет, не ту головную боль — настоящую! От которой цитрамон помогает или стакан водки, а не автомат Калашникова! Они с собой приволокли литров пятьдесят на-стоящего грузинского вина. Представляешь?!

Нуда, это Валера хорошо себе представлял. Как-то еще до армии он был на грузинской свадьбе и знал, что такое застолье по-кавказски. Русскому человеку, особенно непьющему, такое выдержать трудно. Давясь от смеха, Саша рассказывал:

— Я смотрю, у Мишки глаза круглыми становятся, он с такой надеждой у меня спрашивает: «Саш, мы ведь непьющие, да? У нас «сухой закон», правда?» Хромой побледнел и шепотом говорит: «Нам столько не выпить...» У отца лицо вытянулось — наверное, он представил себе, что будет, если мы перепьемся. Слон ржет: «На меня завтра соседи участковому жаловаться будут — за гулянку и шум до утра». Мишка тут же отправил телохранителя Белого к себе домой за гитарой.