Сборник "Пендергаст". Компиляция. Книги 1-18" - Дуглас Престон

Морис покраснел:

— Но ведь он врач и просил меня о помощи, в особенности касательно ваших действий. Он так боялся, что вы сделаете что-нибудь поспешное, необдуманное. Если вспомнить семейную историю…

Он растерянно умолк, не договорив.

— Это вполне резонно, вполне. Однако обнаружилось, что Джадсон не всегда действовал в моих интересах. Боюсь, у нас с ним размолвка. Как я уже говорил, теперь я целиком пришел в себя. Поэтому нет надобности сообщать ему обо мне что бы то ни было.

— Конечно. Надеюсь, мои сообщения доктору Эстерхази не причинили вам неудобств?

— Ни в коей мере.

— Желаете чего-либо еще?

— Нет, спасибо. Спокойной ночи, Морис.

— Спокойной ночи, сэр.

Часом позже Пендергаст неподвижно сидел в небольшой комнате без окон, бывшей гардеробной его матери. Дверь комнаты была заперта на замок. Теперь комната лишилась тяжелой старомодной мебели, остались лишь высокое мягкое кресло и столик красного дерева перед ним. Элегантные обои от Уильяма Морриса заменило темно-синее звукоизолирующее покрытие. Ничто в комнате не привлекало внимания. Освещалась она одной свечой из пчелиного воска, стоящей на столе. Мерцающий свет ложился на ровные, монотонной окраски стены. Прежняя гардеробная стала самой изолированной и спокойной комнатой особняка.

В полной тишине Пендергаст устремил взгляд на пламя свечи, усилием воли постепенно замедляя пульс и дыхание. Посредством эзотерической медитативной техники чонгг ран, изученной много лет назад в Гималаях, он готовился перевести разум в «стонг па нийд» — состояние чистой пустоты. Пендергаст соединил древние буддистские медитативные практики и описанную Джордано Бруно в трактате «Искусство памяти» идею «дворца памяти», чтобы создать свою уникальную систему умственной концентрации.

Он глядел на пламя, и взгляд его медленно, очень медленно проникал в мерцающее сердце огня. Сидя недвижно, он позволил разуму войти в пламя, раствориться в нем, слиться с его естеством, а затем постепенно соединиться с ним на куда более глубинном уровне, где самые его молекулы не смешаются с молекулами огня.

В душе Пендергаста мерцающий огонек разросся, заполнил мир, представился вечным, неугасимым, бескрайним — и вдруг угас. Его место заняла бескрайняя кромешная чернота.

В полной недвижности и спокойствии Пендергаст ожидал, пока явится его «дворец памяти» — собрание знаний и опыта, откуда можно почерпнуть важное и нужное во времена испытаний. Но знакомые мраморные стены не поднялись из темноты. Вместо этого Пендергаст увидел себя в тесной, похожей на чулан комнате с низким косым потолком. Впереди оказалась решетчатая дверь, за нею неприглядный коридор. За спиной была стена, покрытая карикатурно выглядящими, запутанными диаграммами и картами с отметками кладов. Диаграммы и карты казались нацарапанными детской рукой.

Эту комнату под задней лестницей старого дома на Дофин-стрит Диоген и Алоизий Пендергасты в детстве звали Пещерой Платона. Она была их тайным убежищем. Там братья строили детские планы и мечтали… до рокового случая, навсегда разорвавшего их дружбу.

Уже второй раз погружение в память неожиданно уводило Пендергаста в эту комнату. Сраженный внезапным подозрением, он вгляделся в сумрачную глубину комнаты. Так и есть: там сидел его брат. Пендергаст увидел его мальчишкой лет девяти-десяти, в блейзере и шортах — униформе Лушера, школы, где учились братья. Диоген рассматривал репродукции в альбоме Караваджо. Он посмотрел на Алоизия, сардонически улыбнулся и снова уставился в книгу.

— Снова ты, — произнес Диоген странно взрослым голосом. — Как раз вовремя. Морис только что заметил бешеного пса, бегущего по улице близ дома Ле Претра. Давай-ка попробуем загнать собачку в монастырь Святой Марии, а? Сейчас полдень, монахини, наверное, все на мессе.

Пендергаст не ответил. Диоген перевернул страницу:

— Это моя любимая картина — «Усекновение головы Иоанна Крестителя». Заметь, как женщина слева опускает блюдо, чтобы палач положил на него голову Иоанна. Насколько все продумано! А дворянин, который стоит над Иоанном и руководит процедурой, — от него прямо веет спокойной властностью! Так и я хотел бы выглядеть, когда…

Он внезапно умолк и перевернул страницу.

Алоизий все молчал.

— Давай угадаю, — предложил Диоген. — Ты по поводу дорогой безвременно усопшей жены.

Алоизий кивнул.

— Знаешь, я видел ее однажды, — сказал Диоген, не отрывая взгляда от книги. — Вы двое сидели в беседке на задворках сада, играли в карты. А я наблюдал из-за кустов глицинии. М-да, возбужденный эротоман, подсматривающий за влюбленными, и все прочее в том же духе… Но сцена была идиллическая. Хелен такая элегантная, грациозная. Напомнила мне мадонну в «Непорочном зачатии» Мурильо. Frater,[279] ты думаешь, она еще жива?

— Джадсон сказал мне это. Мотивов лгать у него не было, — ответил Алоизий.

Диоген по-прежнему не смотрел на брата.

— Не было мотивов лгать? Едва ли. Он хотел причинить тебе наибольшую возможную боль перед смертью. Такое воздействие ты оказываешь на людей. — Он перевернул страницу. — Полагаю, ты ее выкопал.

— Да.

— И?

— ДНК совпала.

— И ты по-прежнему считаешь ее живой? — Диоген хохотнул.

— Рентгенограмма челюсти тоже показала совпадение.

— И у трупа не хватало руки?

Алоизий долго молчал.

— Да, — выговорил он наконец. — Но анализ отпечатков пальцев не дал убедительного совпадения.

— Да уж, представляю себе состояние тела. Как ужасно для тебя запечатлеть именно такой ее последний образ… Ты уже нашел ее свидетельство о рождении?

Пендергаст был захвачен врасплох. В самом деле, он ни разу не видел ее свидетельство о рождении. Это казалось неважным. Он всегда считал, что она родилась в Мэне. Но ведь это очевидная неправда.

Диоген постучал ногтем по репродукции «Распятия святого Петра» и произнес задумчиво:

— Интересно бы знать, как распятие вниз головой влияет на умственные процессы… — Он посмотрел на брата: — Frater, ты был, выражаясь вычурно, обладателем ее чресел. Ты был родной для нее душой, да?

— Я так считал.

— Прислушайся к своим чувствам. Что они говорят тебе?

— Она жива.

Диоген расхохотался, качаясь на стуле, сверкая здоровыми детскими зубами и розовым нёбом. Взрослый смех, исходящий из детского рта, казался гротескным извращением. Алоизий терпеливо ожидал, пока брат успокоится. Наконец тот замолк, пригладил волосы и отложил книгу.

— Как это показательно! Словно опять нахлынул зловонный прилив. Старые гнусные гены Пендергастов проснулись в тебе. Это твоя личная маниакальная иллюзия. Здравствуйте, и добро пожаловать в семью!

— Это не иллюзия. Это правда.

— Ха-ха!

— Ты мертв. Что ты можешь знать?

— Неужели я по-настоящему мертв? Et in Arcadia ego![280] Настанет день, когда все Пендергасты дружно возьмутся за руки, воссоединившись в самом нижнем из кругов ада. Что за чудесная семейная вечеринка получится, ха-ха-ха!

Яростным усилием воли Пендергаст разорвал поток воспоминаний — и снова оказался в старой гардеробной, в высоком кожаном кресле, с