Современный российский детектив - Анна Майская

за ней в другой раз. Так они и расстались. Другого раза не случилось. Он встретил новую обворожительную ветреницу, которая надолго закружила ему голову, а когда бросила своего неповоротливого на женитьбу любовника, прошло более двух лет. Он вспомнил об Оксане, но решил, что время — хороший доктор и она давно забыла его.

И вот теперь он у нее в доме, старый, потрепанный, неухоженный, внезапно разбогатевший человек и непонятно, узнала она его или не желает в этом признаться.

Она узнала его сразу.

— Ишь ты, как постарел, — думала Оксана Остаповна, ворочаясь в своей постели.

Вспомнилось его присутствие тогда, когда она еще снимала «угол» у хозяйки, как они ночами, таясь от ее зоркого глаза, ухитрялись найти время для любви.

— Наплачешься ты, девка, поверь мне, — совестила девчонку пожившая женщина и видевшая много на своем веку любовных похождений.

— Мне плакать — не вам, — отвечала ветреница и любовь продолжалась.

Оксана была абсолютно уверена в своем мужчине, вдвое старше ее. Когда поняла, что будет ребенок, хотела написать ему, но порывшись в памяти, вдруг не нашла его точных данных. Только по больнице знала его фамилию, имя, отчество. Она могла бы попросить и его адрес в архиве больницы, но стеснительность помешала ей дать возможность судачить всем о ее связи с проезжим. Так и остался в неведении Григорий Сергеевич, что через несколько месяцев после его отбытия, родился ребенок, его дочь, по имени Соня. Это имя она получила за то, что все время спала. Молодой матери было невдомек, что все новорожденные пребывают в сонном состоянии большую часть времени.

— Признаться ему или нет, что узнала его? — думала женщина.

Он не был похож на того крепыша, насмешника, стал толстым, обрюзгшим дедом, к которому невозможно уже воспылать любовью. Видимо верность в таком возрасте сохраняется супругами благодаря привычке, и устанавливаются прочные нежные отношения, поддерживающие друг друга в старости. Поздно ночью раздались чертыхания, и возглас дочери разбудил всех:

— Мать, ты что, устроила ярмарку-продажу мужской обуви в нашей прихожей?

— Тише ты, людей разбудишь?

— Каких таких людей? — не унималась дочь.

— Она явно была поддатой, что не было удивительным для матери.

Принюхалась. На кухне ей понравились запахи и она прошла к столу, где все еще стояли закуски, ожидая ее прихода. Соня присела на краешек стула и принялась уплетать все, что лежало на тарелках. Потом обнаружила в холодильнике остатки вина в бутылке с красивой этикеткой, допила его из горла и, икая, пошла спать. Завалилась в кровать и сразу же уснула.

— Дочь пришла, — подумал Григорий Сергеевич. — Интересно какая она? Похожа на мать или на меня?

Он долго ворочался, прислушивался к тонкому посвистыванию легкому храпу, что мешало ему, привыкшему жить в тишине, спать.

— Нет, — подумалось ему. — Детей хорошо проведывать, но жить с ними, нет. И как только их матери выдерживают?

Философия закончилась, тяжелый сон принял его в свои объятия.

Проснулся он оттого, что кто-то стоит возле него и разговаривает. Он открыл глаза и увидел у кровати девчонку, очень похожую на мать в молодости, с дерзким взглядом, упорно, глядящим на него.

Сразу же вскочил и сел, спустив ноги на пол.

— Пришла на дорогого родителя посмотреть, — развязно произнесло молодое существо, угрожающим голосом.

Его тембр явно не собирался запеть арию любви, наоборот, готов был обрушиться на голову так называемого батюшки площадной бранью.

— Сядь, — сказал он тихо. — Не надо войны, я тебе хочу объяснить….

— Приехал посмотреть на свое изделие? — не дала она ему договорить.

— Все не так, как ты думаешь, — бывают обстоятельства, которые выше нашей воли.

— Какие обстоятельства могут быть у вора, укравшего у девчонки честь, единственное ее состояние? И бросить с твоим дитем?

— Ты должна меня выслушать.

— Никакие миллионы не заставят меня слушать твой бред. Надевай портки и айда отсюда по холодочку, пока я своего дружка не вызвала. Он тебе намнет бока, не посмотрит, что ты уже облезлый.

— Но послушай?

— Не желаю, — и она выскочила за двери.

В спальне никого не было и он затревожился. А ну как опять начнут его бить. Это ему явно не подходило. А в это время Петрович и Миша сидели за столом, пили чай. Соня ворвалась как фурия в кухню, смахнула чашки на пол.

— Ошалела? — закричала мать.

— Это у тебя с головой не в порядке. Старого маразматика принимать с его приятелями. Забыла, как всю жизнь горбатилась, чтоб меня вырастить?

— Надо было отдать тебя в приют.

— Спасибо, родительница. Сначала кувыркаетесь с кем попадя, потом рожаете, не спрашивая нас, хотим ли мы на свет белый появляться?

— Ты ненормальная.

— Вполне. Плохо, что дети не участвуют в своем появлении на свет Божий. Захотели — родили. Не нужен — бросили. И так делают многие безответственные. Кошка и та кормит своих котят, даже когда они становятся взрослыми. А многие мамаши, как моя бабушка, например, спроваживают детей в приюты. Почему? Если ребенок не нужен родителям, то почему его должны воспитывать и кормить чужие люди? Я бы таких горе-мам и пап заставляла работать на самых не престижных местах, чтобы все знали, о том, что это бесстыжие любители ночных оргий. И всю их зарплату отдавала в детдом, где растут их дети.

— Я же не отдала тебя никуда.

— Жалеешь об этом?

— Что ты говоришь, опомнись, дочка.

— Вышвырни отсюда кобеля, тогда и поговорим.

Миша решился объяснить цель приезда Григория Сергеевича.

— Ваш отец наследство получил и решил отдать вам часть его?

— Часть? Как алименты, которые он не платил? И большое это наследство?

— Большое, — ответил Петрович.

— А тебя, облезлый кот, я не спрашиваю.

Петрович обиделся на столь неприличное оскорбление и потащился к выходу, где на скамеечке во дворе сидел его приятель.

— Схлопотал? — спросил он поверженного в уныние папашу. — И мне досталось от нее тоже.

— Да, — протянул непризнанный отец, — тяжело быть родителем.

— Давай закончим нашу благотворительность. Все равно не исправить прошлого. Ишь, как кидаются бабы, как рыси, растерзать готовы.

Пока шли переговоры-жалобы двух друзей, Соня взяла бумагу, вычислительную машинку, ручку и сказала Мише:

— Хорошо. Я сейчас подсчитаю все расходы, понесенные матерью на мое воспитание, плюс моральный ущерб за оскорбленное человеческое достоинство, пока ее все считали гулящей, а меня называли байстрючкой, и упущенную выгоду.

— А это зачем? — удивился