"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 31-50 - Татьяна Юрьевна Степанова

«Ну, а кто в этом сомневался? Не окровавленный же клинок с собой в номер брать, можно почистить сначала», – подумал Мамонтов.

– Когда вы видели госпожу Скалинскую? – спросил Пушкин-младший.

– Третьего дня. Здесь, в гостинице.

– Вы приехали сюда, в Бронницы, следом за ней?

– Я следую в свой полк, господин мировой посредник.

– Ваш полк квартирует в Ахтырске, насколько я слышал, Бронницкий уезд не по пути в Ахтырск.

– Есть много дорог.

– Вы разговаривали с госпожой Скалинской?

– Да, мы светски с ней побеседовали о погоде. Буря, дороги замело. Сейчас все говорят лишь об этом, когда распогодится и можно будет снова в путь пускаться.

Мамонтов вспомнил, что говорил им Савка. Как поручик Дроздовский на коленях просил руки Меланьи. А та ему снова отказала наотрез. Буря, значит…

– Господин поручик, она зверски убита. Зарублена, – не выдержал он. – Вы что, не понимаете, что случилось?! Женщину, к которой вы сватались, из-за которой вы стрелялись на дуэли, убили!

– Я скорблю, господин Мамонтов. Но с некоторых пор я не поддерживал никаких отношений, никакого знакомства с госпожой Скалинской, – отчеканил Дроздовский и покраснел. – Я перевернул эту страницу в своей жизни. Вырвал ее.

«Лжет, – с тоской подумал Мамонтов. – Что же ты лжешь нам прямо в глаза? Герой, дуэлянт?»

– У нас есть показания гостиничных слуг, – объявил Пушкин-младший. – Нам известно, что вы собирали сведения о ней и ее лакее, который…

– Вы меня во лжи обвиняете? – холодно спросил Дроздовский. – А в чем еще?

– У меня есть твердое подозрение, что убить ее и его могли вы, поручик.

– Еще одно слово, господин мировой посредник, и я вызову вас на поединок. И вы закончите так же, как и ваш знаменитый отец. Который всегда мне нравился как поэт, однако вы совсем из другого теста.

– До приезда полицмейстера я прикажу выставить у вашего номера караул, – ответил Пушкин-младший. – Впереди розыск и дознание. А там посмотрим, господин поручик, дойдет ли дело до дуэли. Это вот что?

Он резко шагнул в номер, чуть не оттолкнув Дроздовского с пути. И ткнул рукой в тряпки, валявшиеся в углу на полу. Нагнулся и поднял.

Рубашка. Вся грудь – в бурых потеках.

– Это ваша рубашка? На ней кровь.

– Это моя кровь. У меня рана на руке опять открылась.

– Покажите руку.

Дроздовский засучил широкий рукав халата. Рана на руке была воспаленной.

«Не стал бы он такую улику у себя в комнате держать, – подумал Мамонтов. – Клинок сабли отчистил – да хоть тем же снегом, а рубашку снял и бросил в угол? Или времени не было избавиться? В сугробе под окном мы бы нашли. А печки у него в номере нет, печь в соседнем номере, там топка, а здесь только стенка печки кафелем выложена».

– Господин майор, выведите господина поручика в коридор и будьте с ним и караульными. Нам надо поговорить с ней, – Пушкин-младший кивком указал на кровать, где молча восседала старая актриса – нимфа Галатея. – Наедине. Приватно.

Майор сделал жест – прошу на выход. Дроздовский, как был босой, последовал за ним. Они плотно прикрыли дверь.

– Как тебя зовут? – спросил Пушкин-младший крепостную актрису.

– Лариса я, барин. Чайка по-гречески. А крестили Авдотьей.

– Как давно ты здесь с поручиком в номере?

– Давно, – старая актриса поправила сползающую простыню, прижала к шее. – Часам любви счет потерян.

– Всю ночь?

– Нет. Ночью мы представление давали на площади, потом нас господа офицеры в трактир увлекли. Мы и там им представляли, пили. Часу, наверное, в пятом он появился, подсел ко мне. Пьяный. Сказал, что представление наше видел еще в Москве и что я настоящая актриса. Лесть… но я… давно мне никто таких слов не говорил, барин, никто так жарко не целовал.

– Кровь у него на одежде была, когда он тут перед тобой раздевался? На рубашке, на теле?

– Нет… впрочем, не видела, я за пологом разделась, в кровать сразу легла. Возраст, барин, мне телеса мои скрывать надо, а не напоказ выставлять.

Клавдий Мамонтов, слушая все это, тоже осмотрел рубашку Дроздовского. Явно кровь, и он сам это не отрицает. От его номера до флигеля – только через двор, он в исступлении, в пьяной горячке, ревностью ослепленный, мог и шубу на себя не надеть, так в одной рубашке броситься к ним, туда… А потом не сразу в гостиницу и трактир вернулся, мог в овраге по снегу кататься, кровь с себя снегом смывать…

– Он тебе что-нибудь говорил? – спросил Пушкин-младший актрису Ларису.

– Целовал он меня, лобзал. Давно со мной такого не было, барин, уж лет десять как никто меня не ублажал. А он мужчина пылкий, уж так старался. Il m’a pris comme unejeune mariee![14] Только когда обнимал, плезир мне делал, все другим именем меня называл.

– Чьим именем?

– Ее, – актриса вздохнула. – Меланьей называл. Что же это такое, барин? Что же это делается?

Пушкин-младший промолчал.

– А кровь на рубашке, на которую вы смотрите, и правда из раны его могла брызнуть, когда он по стене кулаком ударил, – объявила актриса Лариса.

– По какой стене? – спросил Мамонтов.

– По этой, – актриса указала глазами. – Я ему из поэмы, что мы играли, прочла: «Аврора в нимфе чистоту Лилеи сплела с кармином розы огневой. Смущен Амур: что впору Галатее снег пурпурный иль пурпур снеговой?» Он слушал, в окно смотрел на вьюгу. А потом как по стенке ударит кулаком! Может, с этого и кровь брызнула.

– Ты это сейчас придумала? Ты его выгораживаешь? – строго спросил Пушкин-младший

– Нет, нет, барин. Все так и было.

Снег пурпурный… Клавдий Мамонтов вспомнил пятна крови на снегу в овраге. Пурпур снеговой… кровь на ковре у кровати, а за окном снег, снег…

– Еще что-то про барыню он тебе говорил? – Пушкин-младший продолжал допрашивать.

– Не до разговоров нам было в постели, прямо скажу. Douceur et chalenr[15].

– Ладно, с этим пока все, если еще что вспомнишь, скажешь мне. И полицмейстеру потом все расскажешь, – Пушкин-младший помолчал секунду. – Теперь вот о чем хочу тебя спросить. Вас приглашали в особняк барона Корфа на Святках играть представление?

– Да, барин. Отыграли мы с большим успехом. Даже сами не ожидали.

– А живые картины представляли? – быстро подключился к допросу Клавдий Мамонтов.

– Картины – нет, – старая актриса усмехнулась. – Забраковали нас. Старые клячи мы, для таких дел уже не годимся. Девиц для этого пригласили отдельно.

– Каких еще девиц?

– Из веселого дома, – актриса снова усмехнулась. – Там же античность надо изображать. Нашли девиц для картин красивых и с телами упругими, не то что