"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 31-50 - Татьяна Юрьевна Степанова

– Что вас разбудило?

– Как в сердце толкнуло, – Тутуев уселся на краешек кресла. – Вставай и иди.

– Предчувствие?

– Не знаю. Раньше бы проснуться. А то я пока оделся, пока спустился – гляжу, внизу в холле свет, дверь дернул – она не заперта. Я сразу подумал, что он… Савва не в доме это сделает. Ну, чтобы не пугать… его, сынка своего… а где-то там. На воле, – Тутуев проникновенно глянул на Катю своими слегка косящими темными глазами. – Меня ноги сами на озеро привели. Гляжу – он в воде лежит. Я его вытащил и стал… как он мне рассказывал, когда меня спасал. Откачивать. Но я ж не доктор. А потом он уже холодный был весь. Мертвый.

– У вас было предчувствие, что Савва Стальевич покончит с собой?

– Ага.

– А почему? – спросил Мамонтов.

Тутуев покосился на него.

– Потому что он сам мне сказал об этом.

– Он сказал, что убьет себя? – Катя внезапно ощутила сильное волнение. Все, все просматривалось теперь словно под иным углом.

– Ага.

– Он сказал, что примет яд?!

– Нет, про яд речь не шла.

– А что он вам сказал? Пожалуйста, если можно, вспомните дословно. Это очень важно.

– Он сел возле меня на диван, взял меня за руку и спросил: «Ну и как там было? Если всю правду, что ты видел?» А я сразу понял, о чем он. До этого он меня все ругал, клял – как ты мог… зачем… грех такой… а если бы и правда умер? Так я же умер, – Тутуев смотрел на Катю. – Это он меня вернул, воскресил. Как Спаситель наш. И он до этого никогда меня не спрашивал, что я видел… ну, там… А в тот вечер спросил. И я ответил: «Савва, там просто темно. Очень темно. Но бесов нет. И вообще ничего нет. Пусто». А он спросил меня: «Может, ты просто до самого конца не дошел этого самого тоннеля?» А я ему: «Нет никакого тоннеля, Савва. Тьма, ничего не видно. Темная жопа… уж простите за грубое слово». Он сморщился так и говорит: «Жить не хочется. Незачем мне жить, Эдик, стало».

– И все это он вам сказал вечером?

– После застолья. Выпил он. Ну, а теперь давайте про памятник спрашивайте!

– Что? – Катя опешила, потому что до этого Тутуев производил хоть и нервное, но вполне нормальное впечатление.

– Спросят, спросят они тебя, – успокоил его Дроздов. – Ты постарайся сейчас, вспомни еще что-то из того вечера. Ты ведь сидел рядом с ним за столом?

– Да. А ты далеко. Рядом с ней, – Тутуев глянул на Дроздова. – Ты занят был. Не видел ничего, не слышал. Околдовала она тебя.

Дроздов ничего не ответил. А Катя запомнила эти слова.

– Что он ел? – спросил Мамонтов. – Вы видели, что он ел?

– Все ел. Стол богатый, из ресторана привезли. Мне все подкладывал на тарелку, словно я больной, шизанутый, сам не могу взять, – Тутуев вздохнул. – За счастье сына выпил. За внучек. За встречу. За присутствующих. За покойников. За здоровье. Рад был. Куда та радость после ушла? А про памятник я вам всем вот что скажу… пошли вы все со своей критикой знаете куда?!

Пауза.

Дроздов усмехнулся.

– Красивый был памятник? – тихо спросила Катя юродивого бывшего губернатора.

– Солидный.

– И где вы его хотели поставить?

– На берегу Волги. Как у поэта – я памятник воздвиг… к нему не зарастет народная тропа… вознесся выше он главою непокорной…

– С посохом был там Иван Грозный? – еще тише спросила Катя.

– С державой. Сам лично проект памятника я утверждал. Такого говна они сначала наделали, налепили. Гранты все у меня рвали… скульпторы… Но этот был особенный макет, классный. Понравился мне.

– И где он сейчас?

Бывший ахтырский губернатор поник «непокорной главой».

– Думают, я сумасшедший. Сдвиг у меня по фазе.

– Вы просто перенервничали, – Катя улыбнулась ему сочувственно. – Может, вспомните, Псалтырников еще что-то вам говорил в тот вечер?

– Что скажешь после слов: «Жить не хочется»? – философски изрек Тутуев. – Хотите, я вам фотографии памятника покажу? Они у меня в смартфоне, – он извлек из кармана теплой шерстяной кофты мобильный, сунул Кате.

На снимке оказалась статуя греческого бога Вакха с тирсом и виноградной гроздью.

– Замечательный памятник, – похвалила Катя.

Тутуев убрал мобильный.

– Разговор наш Филин Ярославич слышал. Он за спиной Саввы стоял с рюмкой, – объявил он. – В случае чего показания даст в суде о том, что я не вру.

– Где сейчас Лишаев? – спросил Мамонтов Дроздова. – Нам бы и с ним потолковать.

– В гостиной, – ответил юродивый. – Барыня Меланья Андреевна с него заживо кожу сдерет. А он и счастлив этим. Члены ей свои под когти подставляет. Зубами скрипит, но терпит. Чего не стерпишь, когда…

Он вдруг поднялся с кресла. И вышел вон.

– Довольны? – спросил Дроздов Катю.

– Он всегда такой?

– Сейчас, после смерти Саввы, лучше, чем был. Сгруппировался.

– Он высказал противоположную вам точку зрения на происшедшее, Иван Аркадьевич. Самоубийство. Так же и Лариса Суслова считает. И винит во всем Макара, а он…

– Он – тот, кто получает максимальную выгоду от гибели отца, – жестко заявил Клавдий Мамонтов.

Иван Аркадьевич Дроздов глянул на него, на Катю.

– Никакой он выгоды не получает.

– Как никакой? Такое наследство! – Мамонтов снова не сдержался.

– Нечего наследовать. Он и так всем уже давно владеет. Все состояние Савва на него перевел. Все активы, всю недвижимость. Через банки, через фонды, через того же Лишаева. Остались скромные суммы в сравнении с общим капиталом. И по мелочи – на старость здесь у озера – этот дом да расходы на его содержание, на жизнь. Так что не переживайте сильно в душе, коллега, что это он мог отца за деньги убить, – Дроздов-Циклоп смотрел на Катю. – Как раз этот мотив полностью отпадает.

Глава 18

Филин Ярославич

– Это твой муж его довел. Это Макар виноват!

В гостиной, куда направились Катя и Мамонтов, кипели нешуточные страсти. На диване в ленивой расслабленной позе возлежала, опираясь локтем о подушку, Меланья, уже успевшая переодеться из спортивного костюма в длинный свитер с открытыми плечами, тоже желтый, и модные потертые джинсы. Изящные босые ступни ее демонстрировали идеальный педикюр (яркие цветные мюли от Дольче Габбана валялись на полу) и притягивали как магнит взор Ярослава Лишаева, который расхаживал по гостиной, яростно жестикулируя и полыхая багровым румянцем обрюзгших щек.

– Филин, я устала от твоего базара, – Меланья увидела остановившихся в дверях Катю и Мамонтова. – О, фонд, наш благодетель и