Современный зарубежный детектив-7 (Крутой детектив). Компиляция. Книги 1-27 - Сара Парецки

по обложке. Сын осторожно открыл для нее книгу. Затем, набравшись бесконечного терпения, он начал перелистывать страницы одну за другой, чтобы женщина могла их бегло прочитать и насладиться иллюстрациями. Жозефина преобразилась: она напряглась до предела, чтобы изобразить подобие улыбки на лице, больше напоминавшем маску.

Олег представил себе, как мать читает эту детскую сказку вместе со своим сыном. Прошло почти восемьдесят лет, прежде чем этот образ смог воплотиться в реальность.

В этот момент он понял, что поездка того стоила.

9

Настоящее время

Эдельмиро Фритц-Брионес строго и сухо изложил историю, как эта книга попала в руки его матери. Он будто пытался дистанцироваться от тех событий и говорить о них максимально объективно. Тем не менее ему это не удалось, по крайней мере, мне так показалось. Образ невозмутимого бизнесмена, который он так тщательно пытался поддерживать, рассеялся без следа, обнажив грусть, которую сложно подделать.

– У переживших Холокост сложные отношения с детьми.

Так, этой нехитрой фразой Фритц-Брионес раскрыл мне то, что и так не было секретом: женщина, наблюдавшая за мной с инвалидного кресла, пережила нацистский геноцид. Мне стало интересно, был ли у нее вытатуирован номер под рукавом кардигана, но я подумала, что даже если это было так, мне не стоило его видеть.

– Им непросто вспоминать о страданиях, – продолжал он, – и унижениях, которые им пришлось пережить, поэтому чаще всего они отказываются что-либо рассказывать и уносят все свои секреты в могилу. Случай моей матери – не исключение. Она никогда раньше не рассказывала мне, что произошло. Я смог составить об этом хоть какое-то представление, собирая информацию по крупицам. – Он указал на книгу. – Все изменилось, когда у нас оказался «Неряха Петер». Его появление стало чем-то вроде катализатора, освободившего ее от бремени вины за то, то она выжила. Взяв его в руки, моя мать поняла, что способна встретиться лицом к лицу со своими воспоминаниями. Мы проговорились всю ночь, и наконец после стольких лет я узнал правду.

Я вернула книгу Фритц-Брионесу, и тот положил ее в пределах досягаемости старушки, которая сразу же обхватила томик руками, отчего стало понятно, как сильно она по нему соскучилась.

– Мой дед был евреем, – добавил мужчина. – Он произнес эти слова резко, словно его смущала эта информация, точнее, связанные с ней коннотации. – Как я вам уже сказал, он был серьезным коллекционером. Владел огромной библиотекой, в которой было множество первых изданий и некоторые по-настоящему ценные экземпляры. Он приобрел определенную известность среди библиофилов того времени. Но даже это его не спасло, когда Германия стала не слишком гостеприимным местом для таких, как он.

Я попыталась вспомнить то немногое, что знала о том конфликте: нацисты обвинили евреев в кризисе, возникшем после Первой мировой войны, и запустили необратимый и стремительный процесс, чтобы от них избавиться. Многие из них были вынуждены уехать из страны, и это в лучшем случае. Оставшимися вариантами были смерть или отправка в концлагерь, больше напоминавший ад на земле.

– Понимаю, – произнесла я.

– Однажды на пороге дома моего деда появился офицер в сопровождении нескольких солдат и приказал его арестовать. Его жену и двоих детей тоже забрали. Моей матери было тогда девять лет, так что она едва ли осознавала, что происходило. Им разрешили взять с собой кое-какие вещи, хотя и отобрали их, как только они добрались до пункта назначения. Потом их погрузили в жуткие поезда, идущие на восток, и разлучили. Моего дедушку вместе с сыном отправили в Освенцим, а маму и бабушку – в Дахау. Они больше никогда не виделись. – Выражение лица Жозефины стало жестким и холодным. Казалось, эта история оказалась способна разжечь тлеющие угли той эпохи, что долгое время была похоронена глубоко в ее подсознании. – Бабушка умерла вскоре после того, как там оказалась, так что моя мать осталась одна. Она выжила, прислуживая в домах у офицеров.

Фритц-Брионес произнес слово «прислуживать» как-то странно, словно попытался придать ему все возможные значения. Мне показалось, что старушка, услышав это, воспряла духом, потому что слегка выпрямилась в инвалидном кресле.

– Она мечтала о том дне, когда снова увидится с отцом и братом, но после окончания войны узнала, что они умерли почти сразу, как прибыли в Аушвиц. Это темная история, как и другие, касающиеся множества пропавших без вести людей; нет никакой информации о том, какими были последние мгновения их жизни. Нам хочется верить, что они были вместе до самого конца, составляли друг другу компанию и оберегали друг друга. – Жозефина стала вертеть книгу в руках, словно это помогало ей сохранять спокойствие, когда при ней рассказывали эту историю. Это движение не ускользнуло от внимания ее сына, который с тревогой за ней наблюдал.

– Они оставили все, – сказал он. – Их имущество пропало, вероятно, его продали или разграбили. Библиотека моего деда тоже была утрачена.

Он дал мне время усвоить эту информацию, будто хотел, чтобы я впитала ее, а затем продолжил. Судьба этой семьи во многом напоминала истории других евреев, депортированных во время Второй мировой войны, но от этого не переставала быть жуткой. Девять лет, напомнила себе я. Женщина, сидевшая передо мной, была всего лишь девятилетней девочкой, когда солдаты ворвались к ней в дом и перевернули ее мир с ног на голову.

Его рассказ вызвал у меня целую бурю вопросов, готовую вот-вот меня захлестнуть, но лишь один из них стоял особняком, потому что был самым важным.

– А что вам двоим нужно от меня? – спросила я их.

Я использовала множественное число, чтобы включить в это уравнение и пожилую женщину. Ответив мне «разумеется», Фритц-Брионес снова взглянул на свою мать, словно это помогло бы ему найти подходящие слова, чтобы выразить беспокойство.

– На первой странице «Неряхи Петера» что-то написано карандашом. Какая-то буква.

Я обратила внимание на эту деталь, так что поспешила ее прокомментировать:

– Буква «J»[320].

– Полагаю, нет необходимости объяснять вам, что она обозначает, Грета. – Все было чересчур очевидно, так что я ничего не ответила. Фритц-Брионес уже и так мне все объяснил. – В то время было обычным делом изымать имущество у депортированных и уехавших и продавать их, чтобы выручить деньги для финансирования окончательного решения еврейского вопроса. Вы себе это представляете? Вещи евреев продавали, чтобы покончить с евреями. Каким же извращенным умом обладали эти нацисты.

Он произнес это так, словно на самом деле это казалось ему чем-то забавным, хотя я не видела в этом совершенно ничего смешного.

– Да, это так.

– С тех пор, как мы