Современный зарубежный детектив-7 (Крутой детектив). Компиляция. Книги 1-27 - Сара Парецки

Я жестом пригласила его вернуться в коридор, по которому мы шли во дворик. Олег в отчаянии копался в сумке, словно там было что-то, что было способно помочь ему. Я сдержала вздох, а заодно и желание схватить его за шкирку и заставить пойти со мной.

Библиотекарь наконец нашел то, что искал: достав пожелтевшую фотографию, он показал ее Филипе Диченти:

– Conosci qualcuno di questi uomini?

Я узнала этот снимок. На нем были мужчины из Штаба рейхсляйтера Розенберга в Риме. Альфред Розенберг стоял в центре, а рядом с ним были Поль и Хербст. Олег смотрел на старушку, ожидая ответа, и лоб его покрылся мелкими капельками пота. Эта фотография была его последней надеждой, последней попыткой хоть что-то выяснить на этой встрече.

Взглянув на снимок, Филипа Диченти сначала отрицательно покачала головой. Но потом что-то произошло.

Она изменилась в лице. Сначала это были малозаметные детали, вроде частого моргания или легкого подергивания щеки. Но через несколько секунд ее радостное выражение лица начало таять на глазах. Она внезапно превратилась в старуху, в женщину, проигравшую в битве с ходом времени и с проблемами, которые подкидывала ей жизнь. Казалось, ей было больно смотреть на эту фотографию.

Было печально наблюдать, как она лишилась той наивности, которую демонстрировала до этого. Запнувшись, она пару раз начинала говорить, но прерывалась на середине фразы. Я заметила, как ее дочь подалась вперед, уже приготовившись попросить нас оставить ее мать в покое, но пока не решаясь вмешаться. Несколько секунд спустя Филипа Диченти набрала в легкие воздуха и издала вздох, который, казалось, унес с собой последние крупицы здравого смысла, которые у нее оставались.

– Sono arrivati a settembre.

Она произнесла эти слова, не сводя глаз с фотопортрета. В ее голосе звучала усталость, а прежнее веселье сменилось обреченностью. Казалось, она пыталась явить болезненные воспоминания, которые до этого момента находились в самой глубине ее подсознания.

Женщина заговорила. Она растягивала слова так, будто каждый слог был тяжелым, как могильная плита. Ее рассказ длился почти целую минуту, и Олег начал тихонько переводить его мне:

– Немецкий офицер осматривал библиотеку так, словно речь шла об изящной вышивке. Он проводил пальцами по папирусам и инкунабулам, по страницам манускриптов и редких изданий. Его забота и внимание были прямо пропорциональны ценности каждого тома. Он просматривал страницы, и глаза его расширялись и блестели, как у читателя, который хорошо знаком с текстом и способен найти нужный отрывок или пару значимых для себя строк. Казалось, в его изящных руках эти старинные книги начинали кричать, будто их подвергали жестоким пыткам.

Взгляд Филипы Диченти помрачнел, как только она вспомнила те дни, когда стала свидетельницей нацистского грабежа. Она говорила безэмоционально, словно просто произносила вслух то, что диктовал ей мозг, и не задумывалась о конечной судьбе своих слов.

Дочь женщины стояла с опечаленным выражением лица. Должно быть, прошло много времени с тех пор, как она в последний раз слышала, чтобы ее мать говорила вот так, осмысленно, и была способна точно передать свои воспоминания. Я испытывала двойственные чувства: хотя именно этого мы и ждали, я не могла избавиться от вины за то, что мы лишили эту женщину ее искорки радости и оптимизма.

– И этот самый офицер, – продолжил переводить Олег, – собрал нас, чтобы сообщить, что библиотека будет конфискована. А еще он предупредил, что лично будет все контролировать и что если пропадет хоть одна книга или манускрипт, мы заплатим за это ценой наших жизней.

Филипа Диченти продолжала рассматривать фотографию. Неожиданно скатившаяся по щеке женщины слеза капнула ей на подол, расплывшись темным пятном. Тем не менее, когда она подняла взгляд, я поняла, что это были не слезы сожаления. То, что я сначала приняла за грусть, было не чем иным, как чудовищной яростью, которую она изо всех сил сдерживала, сжав зубы.

– Но мы все равно это сделали, – продолжал переводить Олег. – Мы спасли что смогли. Книги мы отвезли в Валичеллийскую библиотеку и спрятали в полой стене. Жаль, что не получилось тогда сделать больше, но мы боялись этого человека.

Филипа Диченти протянула руку к фотографии. Казалось, она хочет ее взять, но в конце концов она указала пальцем на человека, которого во всем винила. Бессердечного типа, ласкавшего книги, одновременно пытая их, и угрожавшего убийством людей, если из библиотеки пропадет хоть один экземпляр.

Ее палец завис в воздухе, прежде чем коснуться лица Хербста, и она не решилась пошевелиться. Казалось, женщина боялась того, что может пробудить в ней этот нехитрый жест.

35

Наиболее удаленные от центра и толп туристов улицы города выглядели мирными и обветшалыми. Автомобили и мотоциклы ездили здесь на полной скорости, не обращая внимания на светофоры и дорожные знаки, о чем я узнала в самых неудачных обстоятельствах, когда меня чуть не сбил симпатичный «Твинго», проехавший всего в нескольких сантиметрах от моих ног. Водитель упрекнул меня в рассеянности, в ярости нажав на гудок и пару раз прикрикнув, несмотря на то, что сам выскочил на пешеходный переход.

Улицы здесь были узкими и располагались так хаотично, что на какое-то мгновение я почувствовала, что не ориентируюсь и запуталась, но не стала придавать этому особого значения. Я все еще была в шоке от встречи с Филипой Диченти, так что у меня в голове почти не оставалось места для чего-либо еще.

Указав на лицо Хербста, старушка погрузилась в тягостное молчание, которое не прервала, даже когда Олег задал ей еще несколько вопросов. Казалось, это откровение окончательно истощило ее запасы энергии. Нам больше нечего было здесь делать, поспешила напомнить ее дочь. Мы уже и так доставили ей достаточно беспокойства.

– Я так и знал, – сказал Олег. – Знал, что за всем этим стоит Хербст.

Он впервые заговорил с тех пор, как мы уехали из пансионата. Я даже не подозревала, что мы были способны действовать с такой решимостью. Да, Филипа Диченти действительно узнала этого человека, но это все равно ни в коей мере не означало, что это был тот самый похититель библиотек, которого мы искали. Впрочем, Олегу ничего больше и не требовалось, чтобы дать волю фантазии:

– Он был страстным библиофилом. – продолжил он. – Разумеется, он конфисковал кучу ценных книг для личного пользования и спрятал их до окончания войны.

– Это невозможно знать наверняка, Олег.

Мои слова его не смутили. Он уже решил для себя, что во всем был виноват некий Хербст, и не собирался менять свое