"Расследования Екатерины Петровской и Ко". Компиляция. Книги 31-50 - Татьяна Юрьевна Степанова

тебя гоняли кругами за твоей колесницей, – насмешливо сообщил Абдель Азиз. – Жаль, развернуться здесь особо негде. Путь короток. Дальше дорога заминирована. Это чтобы ваши федералы не прошли. Ну, поделись с нами, как это, Гектор, когда тебя волокут за колесницей победителей?

– Ты, что ли, победитель? – прошептал Гектор. Он перевернулся, оперся на здоровую руку. И встал. Медленно. Выпрямился.

– В данном конкретном случае получается, что я. Я твой Ахилл. – Абдель Азиз улыбался. – Видишь, я знаю. Я читал. Я не тупой черножопый хачик. Я даже знаю, что сказали по этому поводу Гегель и Аристотель. Но я закрыл свой слух для всей этой вашей ерунды. Для всего этого вашего словесного блуда. Мне нет надобности во всем этом – чуждом и лживом. Я оставил в своей памяти и сердце только одни слова. Одну книгу.

Их окружили боевики. Бородачи с оружием. Целая толпа. Четверо сразу встали позади и по бокам Гектора, как только он с усилием поднялся из дорожной пыли.

– Мы давно хотели на тебя посмотреть. – Абдель Азиз разглядывал его, словно оценивал. – На тебя и твоего брата. Сколько наших вы убили? Сколько наших убил ты? Я посчитал – двенадцать. Заурбек, Ваха… Мовсед… Джарах аль Валид… этих я знал лично. Умар Кутейб – я перед ним преклонялся. Он резал вашим глотки, как овцам. Он рубил ваши головы. Иса, Хамзат… Сулейман, Хаттаб… Он был мне как брат, мы учились в Волгограде вместе с ним. Он взорвал тот троллейбус, нажал на кнопку, когда вышел из него. Саид Эмин… Хункар – Паша… Он учил меня минному делу. Всех их я знал. А ты их всех убил.

– И тебя бы убил.

– Нет. Ты до сих пор не понял. Мы тебя не убьем.

Гектор глянул на него. Глаза его залила кровь. Голова кружилась. Он еле стоял на ногах. Сломанные ребра и рука болели. Он был один против сорока боевиков. Его брат Игорь… Чук умер у него на глазах. Его выпотрошенное растерзанное тело уже облепили черные мухи.

– Брат твой отделался слишком легко и быстро. А он не совершил и половины того, что сделал ты. Все те, кого я сейчас назвал, мои братья по оружию, они не одобрили бы твоей смерти даже в пытках. – Азиз Абдель вздохнул. – Есть ли кара на земле, которой ты достоин за то, что убил тех, кого я любил, с кем я воевал против вас, федералов… собак недорезанных… против всего этого вашего порядка… уклада, образа жизни, который я ненавижу.

Он приблизился к Гектору вплотную и схватил его рукой за подбородок.

– Ненавижу… ненавижу вас всех… ненавижу тебя… ненавижу эту твою долбанную Трою, которую ты…

Гектор левой здоровой рукой ударил его в челюсть. Никто из стоявших рядом с ним боевиков не смог предотвратить этот мощный молниеносный удар.

Азиз Абдель упал в пыль на глазах у всего отряда.

Боевики вскинули автоматы.

– Нет! – крикнул властно Абдель Азиз и вскочил на ноги, как барс. – Не стрелять! Факел. Запалите факел.

Кто-то побежал в здание заброшенной метеостанции за бензином. Намотали на палку старый бушлат, облили бензином, запалили зажигалкой. Боевик держал факел в руках, словно знамя. Четверо боевиков схватили Гектора сзади за руки и за шею.

– Кроме Гектора Троянского, я знаю историю знаменитого полковника Лоуренса Аравийского. Читал его книгу в Каире, купил в книжной лавке – перевод на арабский. – Абдель Азиз снова был спокоен или хотел таковым казаться. Даже пыль не стряхнул с камуфляжа. – Среди прочих вещей, о которых он там пишет – его исповедь о плене у турок. Он опустился в подробностях и самоуничижении до того, что признался, что турки изнасиловали его в тюрьме. Всю последующую жизнь он жил словно в тени своих признаний. Отказался от блестящей военной и дипломатической карьеры… уединялся… Ну, ты, наверное, тоже про него читал… Но на Востоке мы знаем о нем и кое-что еще. Его самоизоляция, его аскеза… это было все потому, что в тюрьме после утех, а может, и перед ними, его оскопили. Превратили в евнуха. Это так принято у нас на востоке. Старая древняя традиция: не просто убить своего злейшего врага. Но отнять у него душу… отнять, уничтожить его «Я».

Абдель Азиз кивнул своим людям:

– Я уважаю старые добрые традиции, Гектор. Ты послужишь нам тем, что ты имеешь, когда мы сейчас все поимеем тебя.

Боевики нагнули Гектора, пригибая его, а он… Он собрал все силы, чтобы… Но подошли еще и еще. Его окружило уже двенадцать боевиков.

Абдель Азиз смотрел. На губах его в надушенной бороде блуждала улыбка. Ноздри раздувались.

…

Потом через какое-то время он кивнул подручному. И тот достал старинный кинжал – бичак из еще дедовских ножен у пояса.

– Можешь терпеть или орать, если будет больно, – разрешил Абдель Азиз Гектору – поверженному в прах у его ног, уже голому. Окровавленному. Закусившему кулак свой так, что зубы…

…

– Переверните его. – Абдель Азиз показал на факел. – Мы сразу, как проведем эту маленькую ампутацию, вставим катетер из походной аптечки, а затем прижжем тебя огнем. Старый дедовский способ. Огонь лучше бинта остановит кровь. Она запечется коркой, словно в мангале. Евнухи, они потом обитали в гаремах… Шары им оставляли. Это делало их гиперстрастными. Они сходили с ума, разбивали себе головы о стены. Здесь нет женщин. Придется нам в продолжении нашей маленькой вечеринки использовать гаремного евнуха. Так что уж ты потерпи, мой хороший, и, пожалуйста, не сдыхай.

Птица над головой…

Уже не стервятник.

Тот улетел, так и не дождавшись падали.

Белый голубь.

Из тех, что гнездятся среди роз и хвои у подножия снеговой Тебулосмты.

Глава 41

Евнухи Империи

– Правда? – очень тихо повторила прокурор Клавдия Порфирьевна Кабанова.

– Да.

Они не узнали голоса Гектора, когда он ответил. Хриплый, искусственно заниженный до глухих, животных нот.

– Рычи, рычи громче, Шерхан бесхвостый. – Кабанова в этот миг и точно походила на волчицу из той старой сказки джунглей. – Ты не представляешь, на что способна мать, потерявшая сына. Твой отец-генерал, когда узнал, что случилось с тобой и братом, заработал инсульт и спятил. Его горе и утраты компенсировали ему особняком в Серебряном Бору и участком. А кто компенсировал мое горе мне?! Ты все приумножил за эти годы. Ты купил и присоединил соседние участки, и теперь у тебя там целое поместье. Когда ничего другого не остается в жизни, на уме лишь стяжательство и жадность. Посмотрите на него. – Кабанова обернулась к Кате. – Он