Современный зарубежный детектив-7 (Крутой детектив). Компиляция. Книги 1-27 - Сара Парецки

– Звучит интересно.

– Но мне уже давно не поручали ничего подобного. С тех пор, как произошел тот случай с сеньорой Стерлинг.

Это воспоминание меня обожгло. Мы прошли мимо парочки, фотографировавшейся возле рождественской елки, и я с недоверием взглянула на них, пока у меня в голове проносились картины прошлого. Я столько раз вспоминала случившееся, что мне не составляло труда в красках представить каждую его деталь. Я даже не сразу осознала, что начала рассказывать обо всем вслух, но было уже слишком поздно.

– Дети сеньоры Стерлинг хотели продать библиотеку своей матери, которую она на самом деле унаследовала от мужа, покойного сеньора Стерлинга. Там было несколько очень привлекательных экземпляров, например, «История Испании» Модесто Лафуэнте, две подписанные работы Валье-Инклана, «Моряк на суше» Альберти с рисунками самого автора… При жизни этот тип был довольно дотошным библиофилом и обладал изысканным вкусом. Но главным бриллиантом коллекции был рукописный экземпляр Хорхе Луиса Борхеса: эссе под названием «Милосердный палач», в котором он заявляет, что «Божественная комедия» Данте – величайшее произведение в истории мировой литературы.

Олег кивнул, проявляя должный интерес. Вряд ли этот юноша был способен оценить, насколько редким был экземпляр, но он не был в этом виноват. Для многих обывателей книга обычно не представляет собой ничего, кроме бумаги с напечатанным на ней текстом и историей внутри, заключенной в обложку.

Но Борхес имеет особое значение для многих библиофилов. Возможно, дело в том, какую любовь, по собственному признанию, сам автор испытывал к книгам, которые он без ложной скромности называл одним из величайших изобретений человечества. Всем знакома его популярная цитата, которую постоянно публикуют в соцсетях и часто приписывают другим мыслителям:

«Я всегда представлял себе рай как что-то вроде библиотеки».

– На аукционе рукописный экземпляр Борхеса мог бы стоить целое состояние, – объяснила я. – Конкретно этот оценили примерно в тридцать тысяч евро.

Олег присвистнул. Это была довольно точная оценка, учитывая, какой редкой была и в каком хорошем состоянии находилась эта рукопись.

– Я провела в этой библиотеке много вечеров. Изучала каждый экземпляр, делала заметки и составляла список самых выдающихся книг с ценой, по которой их можно было бы продать. Сеньора Стерлинг была очень приятной старушкой. Ей было почти восемьдесят лет, и она уже находилась на грани деменции, так что ее дети предупредили меня, чтобы я не слишком серьезно воспринимала то, что она мне говорит. Но дело было в том, что эта женщина вызывала у меня определенную симпатию. Сидя там, в библиотеке, она затевала бесконечные монологи, наблюдая за тем, как я работала. Признаюсь, что большую часть времени я ее даже не слушала, но, думаю, ей в общем-то было все равно. Ей было достаточно того, что она находилась там и говорила вслух все, что приходило ей в голову. Она рассказывала, какими были ее детские годы, о своих друзьях детства, о том, как она познакомилась с супругом, о невзгодах, выпавших на ее долю во время войны…

Закрывая глаза, я все еще могла представить себе безмятежное лицо этой старушки, неизменно одетой в черное и присевшей на краешек кресла с валиками, в котором она проводила большую часть дня. Ее дети время от времени заглядывали, чтобы узнать, не нужно ли ей чего-нибудь. Наследники собирались продать библиотеку после смерти матери, но с трудом сдерживались, чтобы не сделать это сейчас. Хотя семья и была довольно обеспеченной, Марле удалось выяснить, что они годами не могли выплатить долги. Детям не удавалось успешно вести семейный бизнес, и их пороки и неверные решения с невероятной скоростью привели их к банкротству. Именно поэтому им хотелось как можно скорее извлечь выгоду из этой роскошной коллекции, пусть даже для этого придется дождаться кончины этой прекрасной женщины.

– Дело в том, что в один прекрасный день сеньора Стерлинг увидела, как я изучаю рукопись Борхеса. Не знаю, может, я что-то сказала, или как-то по-особенному к ней прикасалась, но она, видимо, решила, что Борхес имел для меня особенное значение. Она встала, подошла ко мне и с нежностью на меня взглянула. Как будто знала что-то, чего другие не замечали. А потом сказала: «Если он тебе нравится, то он твой». С этих ласково произнесенных семи слов все и началось. Я часто задаюсь вопросом, могла ли я в тот момент что-то сказать или сделать, чтобы все пошло по-другому, но мне в голову не приходит ни одного довода, который был бы способен предотвратить ту катастрофу, что произошла потом. Мне бы никогда не пришло в голову забрать себе этот или какой-нибудь другой экземпляр, а уж этот – тем более. Один из ее сыновей проходил мимо и, услышав, что говорила его мать, ворвался и увидел рукопись, которую я держала в руках. Парень не был идиотом, а потому знал, что она была одним из самых ценных экземпляров в коллекции.

Олег явно напрягся: казалось, он понимал, что произойдет дальше.

– «Ты что себе позволяешь?», – рявкнул он. Этот мужчина обвинил меня в том, что я манипулировала его матерью, чтобы заставить ее подарить мне некоторые из самых ценных экземпляров. Спорить с ним было бесполезно. Он позвал своих братьев и убедил их, что если я буду и дальше там оставаться, то некоторые из книг, с таким трудом собранных их отцом, скоро пропадут.

Скандал был знатный. Страха лишиться одних из самых ценных экземпляров, продав которые, они бы смогли выбраться из моря долгов, в котором безнадежно тонули, оказалось для них достаточно, чтобы обвинить меня и выгнать. Это была моя последняя работа. Сеньора Стерлинг через месяц умерла.

– Как жаль.

– А вскоре после ее смерти ее сыновья снова со мной связались и заявили, что нигде не могут найти рукопись Борхеса. Сначала они вели себя тактично и спрашивали, не знаю ли я, где она может находиться, но вскоре их отношение изменилось, и они обвинили меня в том, что я ее украла.

– Серьезно?

Казалось, он искренне удивился, за что я была ему благодарна. На самом деле некоторые знакомые, не стесняясь, спрашивали меня, действительно ли я не имела никакого отношения к исчезновению этой рукописи. Как будто наша дружба или приятельство могут оправдать любые идиотские обвинения, и я не имею право на них обижаться.

– Слухи о том, что я украла Борхеса, потихоньку расползлись по книжному сообществу. В один прекрасный день я стала изгоем, человеком, которому нельзя было доверять. Теперь из-за подозрений в краже важного экземпляра из последней коллекции,