Современный зарубежный детектив-11. Книги 1-19 - Сол Херцог

замолчать и схватиться за саднящую щеку. Затем она взяла его окровавленные ладони в свои и крепко поцеловала его в губы. И сказала, что они двое – все, что у них есть в этом мире. Она будет заботиться о нем, но взамен Джона должен пообещать всегда заботиться о ней.

Оглядываясь сейчас назад, он признает, что это воспоминание стало определяющим моментом – первоначальная травма, которая пробудила в нем внутреннее чувство благородства и привела к будущему призванию. С годами это воспоминание стало неразрывно связано с одним из его любимых отрывков из Фицджеральда, который вдохновил его на собственный сокровенный смысл существования, так что теперь он не мог вызвать одно, не вызвав другое:

«Нам не дано познать те редкие моменты, когда люди абсолютно открыты и самое легкое прикосновение может погубить или исцелить. Стоит опоздать на мгновение, и мы больше никогда не сможем добраться до них в этом мире. Они не будут излечены нашими самыми эффективными лекарствами или убиты нашими самыми острыми мечами».

Он посвятил всю жизнь тому, чтобы опровергнуть это утверждение, показать, что человека действительно можно вылечить. Как терапевт Джона был уверен, что исцелиться никогда не поздно, и в каждом случае, за который брался, он клялся помочь пациентке заново открыть ее самую застарелую рану, а затем – вопреки всему – спасти ее от нее самой.

Он выбросил эти мысли из головы, поворачивая направо на Чарльз-стрит, чтобы пробежать мимо небольшого кафе «Уилсон» с фасадом из необработанного дерева и стекла, спроектированного, казалось, так, чтобы напоминать старомодный универсальный магазин, с мылом и бальзамами, ящиками с холщовыми мешочками с кофе, аккуратными стопками мятных леденцов и жестяных банок с чаем, сушеной лавандой, длинными рядами свечей и плетеными корзинами, наполненными цветами. Сотрудник службы безопасности Курта и Лилы должен был прийти менее чем через час, чтобы забрать их обычный заказ: «красный глаз»[16] с горстью нерафинированного сахара – для Курта, двойной соевый капучино – для Лилы. Джона идеально рассчитал время пробежки, чтобы оказаться там на обратном пути и стать свидетелем этого. Внутри только что появился утренний бариста и сонно наводил порядок; единственная промышленная подвесная лампа, горевшая низко, не слишком освещала пространство. Он ощутил навязчивое одиночество, наблюдая, как бедный парень потянулся через прилавок, а затем слишком резко выпрямился и врезался в лампу, ругаясь и массируя голову, а потревоженный светильник медленно раскачивался наверху, точно висельник. Бариста, похоже, внезапно почувствовал чье-то присутствие, но Джона оказался быстрее: как раз в момент, когда тот повернулся, чтобы обнаружить наблюдателя, Джона бросился прочь, и парень увидел только тихую мощеную улицу, пустую и нетронутую.

Джона сдержал детское обещание матери – принял на себя роль ее опекуна, но даже тогда, будучи ребенком, он на уровне подсознания понимал, что никогда не сможет положиться на Берди и рассчитывать, что она позаботится о нем. В его жизни образовалась дыра там, где должна была быть безопасная, устойчивая родительская фигура, дыра, которую отчаянно требовалось заполнить; поэтому, открыв для себя Фицджеральда, юноша остро ощутил, что нашел фигуру отца, которой у него никогда не было.

Менее чем за год он изучил творчество Фицджеральда полностью. И хотя он знал, что вторить мнению плебеев – деклассированно и несуразно, но и тогда, и сейчас Джона по-прежнему считал «Гэтсби» Фицджеральда истинным шедевром. В тот момент он поклялся каждый год перечитывать свою новую личную Библию и с тех пор неизменно выполнял обещание.

Будучи самопровозглашенным сыном избранного им бога, Джона решил, что станет продолжать дело своего отца: служить необъятной, вульгарной и показной красоте. И вот, в возрасте, когда мальчик становится мужчиной, точно так же как Гэтсби создал себя из Гетца, Джона, следуя священной доктрине Фицджеральда, изобрел именно такого Джону Гэбриэла, которого склонен изобрести семнадцатилетний мальчик, и этой концепции он оставался верен до конца.

С новым кодексом аристократического эгоизма на руках Джона усвоил некую тайную веру в то, что он от природы превосходит большинство (если не всех) своих сверстников. Он был быстр и экстравагантно честолюбив, чрезвычайно красив, обаятелен, притягателен – обладал способностью доминировать над всеми мужчинами и очаровывать всех женщин, а также потенциальной способностью бесконечно наслаждаться. Он упивался своим влиянием на других, склоняя их к любому развлечению, которое выбирал. И следует отметить: точно так же, как Фицджеральд, он неоспоримо обладал одержимостью сексом.

Поскольку Фицджеральд гордился учебой в Принстоне, у Джоны не возникало сомнений относительно того, куда он поступит. Приложив совсем немного усилий, он добился зачисления в самый приятный загородный клуб Америки, как описывал это заведение Фицджеральд, где все посетители были ленивыми, симпатичными и аристократичными. Джона был очарован. Он проводил бесчисленные дни в библиотеке, копаясь в сокровищнице рукописей Фицджеральда, погружаясь в его романтические, заковыристые каракули, проводил бесчисленные ночи, бродя по уединенной долине звезд и шпилей, заново открывая для себя поэзию архитектуры Принстона. Поначалу Джона возмечтал, что тоже мог бы стать писателем, но быстро отказался от этого стремления в первый же год обучения, после единственного курса творческого письма, где ему недвусмысленно заявили, что его стиль высокопарен и вторичен, сентиментален и банален. Он отмахнулся от критики, ему не нужно было быть писателем, чтобы стать героем.

Он научился принимать вид человека, одновременно слегка превосходящего всех и слегка удивляющегося всему, что попадалось ему на глаза, и обнаружил, что это новое амплуа сослужило ему хорошую службу. Он приложил немало усилий, чтобы превратиться в настоящего пижона, с респектабельной внешностью преппи[17], социальным интеллектом, амбициями, популярностью и конечно же всегда гладко уложенными волосами. Он разработал собственную фирменную улыбку, которая, когда он ее надевал, излучала непоколебимую уверенность.

В результате женщины завоевывались без особых усилий – настоящий калейдоскоп девушек, – и по мере того, как они баловали его, он постепенно стал относиться к ним с презрением, рассматривая их как забавное, но одноразовое развлечение. Ни один человек еще не привлекал его безраздельного внимания, поскольку оно все еще было полностью сосредоточено на нем самом.

После первого курса он без труда получил жилье в Паттоне, Литтле и Кэмпбелл-холле, общежитиях, где когда-то жил Фицджеральд. Когда пришло время дебатов, он с готовностью принял блестящую кастовую систему Принстона и плавно переместился в клуб Фицджеральда Cottage. Он был первым, кого пригласили вступить в Принстонское тайное общество St. A, члены которого считались интеллектуальной элитой университета; и в конце концов он был избран его президентом. К выпускному курсу Джона закрепил за собой положение избранного. Он считался уникальным, самым блестящим, самым оригинальным – романтической фигурой: слегка отстраненный, но очень почитаемый. Смутный контур