Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь - Татьяна Шарпарь

В Реутове он быстро нашел нужную улицу и дом. Подъезд оказался на удивление опрятным. На подоконниках стояли горшки с цветами, перед дверями квартир лежали коврики. Пахло чистотой и свежей сдобой. Он позвонил в квартиру. Никакого движения, никаких звуков, ничего. В квартире напротив открыл мальчик лет десяти и сказал, что дома никого нет, и мама скоро придет, а ему с незнакомыми разговаривать запрещено. Класс! Во дворе никаких бабулек на скамеечках не замечалось – погода испортилась. Стало быть, зря съездил.

Адрес сестры Анны Дмитриевны был записан в блокноте. Алексей прикинул маршрут – далековато. Но всетаки решил ехать – не терять же день, в конце концов!

Долго никто не отвечал на его звонок, затем послышалось какой-то шелест, дверь распахнулась, и на пороге появилась инвалидная коляска, а в ней – хорошо одетая дама без определенного возраста. Это как-то сразу запечатлелось в сознании Алексея.

– Вы ко мне? – спросила она звучным, хорошо поставленным голосом.

Алексей подумал, что она могла бы работать диктором на радио.

– Елена Дмитриевна? – ответил он вопросом на вопрос.

– Да, это я, – с достоинством ответила она.

Алексей достал удостоверение, развернул его и поднес к глазам женщины.

– Наконец-то, – сказала она с улыбкой, – а я все жду и жду, когда обо мне вспомнят. Проходите, пожалуйста.

Алексей зашел в просторную прихожую, разулся и в носках прошел в гостиную. Квартира была оборудована таким образом, что человек с ограниченными возможностями мог спокойно и комфортно в ней жить: Мебель адаптирована, окно открывалось с пульта, таким же образом включался свет.

Женщина указала ему на стул около стола.

– Я вас слушаю, – сказала она после того, как он устроился и достал блокнот для записей.

– Елена Дмитриевна, я по поводу убийства ваших родственников.

– Да, – сказала она, – убийства.

Она вглядывалась в его лицо так, что Алексею невольно хотелось отвести глаза, но он не стал этого делать. Он выдержал этот взгляд.

– А вы производите впечатление порядочного человека, – продолжила она, наглядевшись.

– Не стану отрицать, – скромно ответил Алексей, – вы согласны ответить на мои вопросы?

– И не только ответить, мне есть, что рассказать. Возможно, это поможет следствию. Достаньте, пожалуйста, вот эту синюю папку с верхней полки.

Алексей подошел к книжному шкафу, забитому книгами и журналами и после длительных раскопок и перекладываний книг и пакетов с бумагами добыл наконец вожделенную аккуратную папку.

Елена Дмитриевна погладила ее поверхность рукой. – Эти бумаги Анечка привезла мне за два дня до смерти. Она сказала мне: «Леночка, если со мной что-нибудь случится, передай это тому милиционеру, который покажется тебе самым порядочным». Я тогда страшно испугалась и попросила ее рассказать, что происходит. Но она не захотела со мной говорить, просто оставила бумаги. Я, конечно, не удержалась и посмотрела, что в этой папке, но ничего не поняла. Вот, возьмите, может быть, вы разберетесь.

– Я могу это сейчас быстро посмотреть? – Алексей даже не смог сдержать нетерпения и стал развязывать холщовые тесемки.

В папке лежали накладные, такие же он изымал из бухгалтерии холдинга. Естественно, все цены были указаны в рублях. На самом дне папки лежала тоненькая тетрадка в косую линейку, где четким учительским почерком были сделаны какие-то пометки. Алексей осторожно сложил обратно все бумаги и завязал бантиком тесемки.

– Елена Дмитриевна, вы не представляете, какие документы вы мне только что предоставили. Это неоценимая услуга.

Он подошел и поцеловал женщине руку.

– Я представляю, молодой человек. Только удивляюсь, почему ко мне раньше никто не пришел. Звонил, конечно, неприятный мужчина, интересовался, известно ли мне что-нибудь об архиве покойных. Но я ему об этой папке ничего не сказала. Голос у него был такой… карамельно-ватный, с придыханием.

Алексей стал соображать, кому из следователей может принадлежать такой голос. Получалось, что никому. У Терехина, который вел первоначально дело, голос был скрипучим и никак не походил на «ватный с придыханием», а больше звонить никто не мог. У Михайлова пока руки не дошли, а Сергей Иванович вообще это дело сдал.

– А когда был этот звонок?

Елена Дмитриевна ненадолго задумалась, а потом уверенно ответила:

– Через неделю после убийства. Я еще удивилась: даже девять дней не прошло, а уже ищут архив.

– А как представился звонивший? Женщина вновь задумалась.

– Он сказал, кажется, что из милиции. Фамилию свою не назвал. Почему я решила, что он расследует убийство Анечки? Кажется, он скороговоркой сказал что-то о следствии. У меня после этого звонка поднялось давление, и пришлось вызывать врача.

– Скорую? – уточнил Алексей.

– Нет, своего врача. Анечка приглашала ко мне хорошего терапевта. Он ездил из Москвы. Вот его визитка.

И она протянула бумажный прямоугольничек, на котором было написано «доктор медицинских наук Калеватов Александр Павлович» и нарисована непременная чаша со змеей. Телефоны, электронный адрес – все на месте. Интересно, сколько может стоить такой визит?

Елена Дмитриевна, предваряя его вопрос, продолжила:

– Да, Анечка оплатила его услуги вперед на два года. Будто знала, – добавила она с горечью в голосе.

– С вашего позволения, я его данные перепишу, – попросил Алексей.

– Конечно, я понимаю: алиби и все такое, – с нескрываемой иронией в голосе согласилась Елена Дмитриевна.

– Да нет, я думаю, может быть, этот доктор и Анну Дмитриевну лечил тоже. Я что-то слышал о больной печени.

– Да, печень. Но ее лечил участковый врач, она ему доверяла. Это был, кажется, ее ученик. Или ученица, я не знаю.

Вот как! Сестра пользовалась услугами доктора медицинских наук, а сама Анна Дмитриевна, имея гораздо больше возможностей, лечилась у обычного участкового врача. Это интересно. Конечно, можно спросить, но не стоит. Пока беседа носит доверительный характер, а нескромный вопрос может все испортить.

– Анна Дмитриевна ничего не рассказывала вам о том, что ей или ее мужу кто-то угрожает?

– Насчет угроз – нет. Она как-то обмолвилась, что никому нельзя доверять в холдинге, даже годами проверенным людям. Какие-то махинации там затевались.

– Конкретные фамилии не называла? Елена Дмитриевна опять задумалась.

– Кажется, нет. Мы ведь больше обо мне разговаривали, о моем житье-бытье, о болячках. Ну, она, конечно, о племяннике своем рассказывала, все о нем, о Ванечке. Жаль, что Бог им своих детишек не дал.

– А о соседке своей она рассказывала?

– О Наташеньке? Конечно. А знаете, Наташенька мне как-то звонила. Это когда Петя и Анечка в Париж на выставку ездили. Спрашивала, не надо ли мне чего. Такой мелодичный голосок.