Современный зарубежный детектив-11. Книги 1-19 - Сол Херцог

за чашечкой кофе преподала ему очень важный урок, который усвоила на собственном горьком опыте: часто самый трудный шаг к карьере в Голливуде – найти способ пробиться внутрь, но как только вы это сделаете, индустрия сама будет ломиться в вашу дверь. Я мягко предложила Руперту – на данный момент – отложить в сторону свои донкихотские догмы и вместо этого сосредоточиться на поиске собственного «я». И затем, с соглашением о конфиденциальности и чрезвычайно щедрой суммой наличных на руках, я предложила Руперту работу, которая не только обеспечила бы ему выход на рынок, но дала бы старт его карьере и платформу, необходимую для того, чтобы получить зеленый свет на работу, о которой он мечтал. Это было предложение, от которого он не мог отказаться: и он принял его тут же на месте.)

А теперь вернемся к маме. Описав, как сильно я все испортила, я в отчаянном молчании стала ждать ее ответа.

Мама смахивает кусочек маски с щеки, засовывает палец в рот. Оценивает.

– Соленая.

Я моргаю.

– Это вообще съедобно?

– Вот чего я не понимаю. – Она взбалтывает напиток измазанным пальцем, лед стучит в стакане, как коренные зубы. – Ты такая хорошая актриса, милая. Почему ты вообще позволила ему обо всем узнать?

– Я просто больше не могла выносить оскорблений, – говорю я, качая головой. – Я слетела с катушек. В тот момент эго взяло надо мной верх.

(Джона, а ты как думаешь? Может быть, под всем этим на самом деле кроется мое желание, чтобы мир узнал, что Лила Крейн – актриса и женщина! – действительно умеет писать. Я устала от того, что мужчины всегда добиваются признания. Возможно, Зельда почувствовала то же самое, когда узнала, что Фицджеральд украл прямо из ее уст слова, сказанные той после рождения их дочери, поставив себе в заслугу знаменитую фразу Дейзи: «Я надеюсь, она будет дурочкой – это лучшее, чем может быть девочка в этом мире, красивой маленькой дурочкой».)

– Конечно, я пожалела об этом, как только рассказала ему, – быстро добавляю я. – Это была такая глупая ошибка. Курт был в ярости, как я и предполагала. Поэтому поступил таким образом, чтобы причинить мне наибольшие страдания: он ушел, зная, что Olympus и все инвесторы «Ночи» уйдут с ним.

– Итак, теперь ты приползла к маме, надеясь, что я спасу положение. – Она допивает остатки из стакана и направляется к бару, смачивает губку и начинает демонстративно вытирать маску с лица, закатив глаза к потолку и разинув рот от усилия. – Скажи мне, дорогая. Чего ты хочешь?

Я нервно сглатываю.

– Ты единственный человек, который знает всю историю, все, что произошло между Куртом и мной. Мне нужно, чтобы он вернулся и снял фильм до конца. Без него все, включая фильм, превратится в дым. Курт это знает. Он знает, что я в ловушке.

– Хм. Предложение, от которого Курт Ройалл не может отказаться? – Она начинает готовить второй напиток. Я пытаюсь прочесть ее мысли, но она ничем не выдает себя. Несколько мгновений слышится только металлический скрежет льда.

Я больше не могу этого выносить.

– О чем ты думаешь?

Мама венчает напиток вишенкой «мараскино», замечает выражение моего лица. Она медленно улыбается.

– Дорогая, почему ты такая грустная? Конечно, я помогу тебе. Независимо от того, сколько раз ты попадешь в какую-нибудь ужасную переделку с мужчиной, мама всегда будет рядом, чтобы выручить тебя. Я всегда найду способ. Итак, где мои очки, – бормочет она, прежде чем взять их с кресла. – Теперь все в порядке. – Она достает телефон и устраивается поудобнее, размашистым движением откидывая халат, чтобы лучше продемонстрировать ноги. – Это должно быть забавно.

Пока мама размышляет, я перевожу взгляд на мерцающие верхушки деревьев, на трепещущую листву в лучах утреннего солнца. И мне интересно, где Курт находится в этот самый момент, о чем он думает. Я с потрясением осознаю, как сильно он, должно быть, презирает меня, раз попытался причинить мне такую адскую боль. Интересно, планирует ли он когда-нибудь вернуться или на этот раз он решил исчезнуть навсегда?

И главное, я осознаю, что это все: это конец моих отношений с Куртом. Всего через две недели этот кошмар закончится – и я смогу перейти к лучшей жизни, нормальной жизни, жизни, где наконец почувствую себя в безопасности.

Низкий и резкий звук. Мама сдвигает очки на кончик носа, гордо улыбается.

– Отправлено.

Мое сердце колотится.

– Ты что, уже написала ему сообщение? Что в нем?

– О, дорогая, неужели ты мне не доверяешь? Она выпячивает нижнюю губу. – В любом случае, я уже не смогу взять слова обратно. Что сделано, то сделано. – Она тянется за напитком, томно взбалтывает лед, оценивает мой взволнованный вид. – На твоем месте я бы не беспокоилась. У меня такое чувство, что все будет разыграно именно так, как хочешь ты.

Я качаю головой.

– Но как?

– Подумай, Лила. – Глаза матери нетерпеливо прищуриваются. – Чего хочет Курт Ройалл больше всего на свете? Мы обе знаем ответ. Теперь подумай о своем финале. После стольких лет ты так близка к достижению всего, чего когда-либо хотела. Как Курт может помочь расставить все по местам?

Внезапно приходит осознание: я точно знаю, о чем мама просила Курта и что она предложила ему взамен. Это блестяще, и это пугает. Возможно, это явное облегчение от понимания, что ее план сработает; или, может быть, это полное изнеможение от попыток держать себя в руках, даже когда жизнь полностью развалилась на части. Какой бы ни была причина, я больше не могу сдерживаться – я начинаю плакать.

Мама садится рядом, ее пальцы скользят по моим волосам точно так же, как она всегда делала в детстве, настолько приятно, что покалывает кожу головы. Я устраиваюсь у нее на коленях, зарываюсь лицом в приглушенное тепло ее халата, вдыхаю знакомый аромат вербены. Она ничего не говорит, просто продолжает гладить мои волосы.

И внезапно воспоминание – ночь крушения – выплывает на передний план. Ночь, о которой я, должно быть, давным-давно забыла…

Кровь стекает с головы, ее сладкое тепло проникает в мой рот – язык робко ощупывает рыхлую мякоть десен, чувствительную после потери зуба. Дождь со всех сторон, похожий на всепоглощающий рев, и дрожащая рука матери, медленно тянущаяся в темноте, чтобы проверить папин пульс. Какой спокойной она была, и я инстинктивно понимала, что мне тоже следует вести себя тихо. Может быть, если я задержу дыхание, мама захочет прикоснуться и к моей коже? В конце концов, ее пальцы отрываются от его шеи, ее щеки блестят – от крови? от