Путешествия майора Пронина - Арсений Александрович Замостьянов

Это мне знак. Пронин даже не ранен – значит, повезло. А на будущее мы это течь перекроем. Или даже будем использовать её в своих интересах! Может, и прав товарищ Сталин. Будем через Федотову, мать ее за ногу, сливать американцам то, что нам необходимо. Но поговорить с ней нужно крепко. В кулак взять. Советская актриса не должна быть шлюхой. Если партия не прикажет.

Берия даже повеселел. Очень уж ему понравилась эта мысль! Он нарисовал на лице улыбку, взял телефонную трубку, набрал номер, который помнил наизусть:

– Здесь проживает самая красивая кинозвезда Советского Союза и стран антигитлеровской коалиции?

На той стороне линии раздался знакомый всей стране звонкий хохоток.

– Лаврентий, зачем же так официально?

– Потому что я официально хочу пригласить тэбя в мой маленький, но гостеприимный домик. Сможешь часам к восьми?

– Смогу, ради тебя все дела отменю.

– Ну и отлично. Буду ждать с нэтэрпением.

В своем особняке на Малой Никитской Берия ждал Федотову почти в одиночестве. Он отпустил прислугу и почти всю охрану. Оставил только двух телохранителей – они коротали вечер в предбаннике, ожидая, в пожарном случае, звонка шефа.

В специальной комнате всё было сервировано, как обычно в таких случаях.

Бутылка шампанского, бутылка полусухого грузинского вина. Груши, гранаты, орехи. Горячие ломти хачапури накрыты фарфоровым блюдом – чтобы не остыли.

На комоде – огромный букет в мингрельской керамической вазе.

И вот, наконец, птичка залетела в клетку – как всегда, с кокетливым смехом.

Берия обнял её со спины, поцеловал в шею – тоже, как всегда.

– Шампанского выпьешь или вина? Мне хорошее вино из Грузии прислали.

– Давай вина. Немножко.

– Нэмножко так нэмножко.

Он снова поцеловал её – на этот раз в ухо. И разлил вино по бокалам.

– Давай выпьем за верность. За верность женщины. За верность своему мужчине и своей Родине.

Берия залпом выпил полбокала, а актриса только пригубила – и настроение у неё сразу переменилось.

– Что помрачнэла? Актриса нэ должна смущаться в любой ситуации. Так Станиславский говорил. Или Эйзенштейн, я точно нэ помню.

Он сжал её руку сильно – как никогда. До хруста.

– Сядь. На диван сядь, если в тюрьму не хочешь.

Федотова присела на самый край дивана – и уставилась на Берию как затравленный зверек. Все-таки талантливая она актриса! Ему даже стало жалко её – где-то в глубине души. Если бы не война, просто бросил бы её, наплевал и забыл. А сейчас придётся до конца эту историю расковыривать.

– Шутки кончились, актрисочка. После твоего последнего разговора со Стэнсоном они закончились навсегда. Но от тэбя зависит – сохранишь ли ты для себя Москву, комфорт, хорошее вино, приятных собеседников, кино, афиши. Или твой удел – это сибирский лёд, лопата, в лучшем случае – веретено. И никакой славы. Только часовые на вышках и лай овчарок.

Шутки кончились, актрисочка…

– Лаврентий, я тебя не понимаю, мы с тобой…

– Молчать! Ты передала врагу такую информацию, за которую расстреливают. И один человек из-за тебя уже погиб.

– Какие враги? Разве Стэнсон наш враг? Он же союзник.

– В разведке нэт союзников. Ты говорила ему, что наш человек едет в Иран, что его зовут Иваном? Отвечай. Я всё равно узнаю. Ты у нас не единственный источник. Нэ такие уж мы бедные.

Галя вскочила, налила себе боржома, выпила.

– Попэй, попэй. Время ещё есть. А теперь садись, – Берия ловко толкнул её прямо в середину дивана. – Был разговор про Иран? Отвечать быстро, перед тобой нарком.

Она обиженно надула губки:

– Они сами стали говорить про Иран. Говорили, что там американские офицеры дружат с советскими. Что некоторые уже крутят романы с нашими девчатами, которые там служат. Шутили, смеялись.

– И ты, конечно, показала свою осведомленность…

– Я не говорила, что едет разведчик. Просто – что один знакомый моего знакомого едет в Иран по торговым делам.

Берия зловеще усмехнулся:

– И ты думаешь, они нэ знают, чья ты любовница? И не смогли умножить два на два? Да ты выдала секретную информацию, дала козырь в руки американцам. Особенно это – «по торговым дэлам». Ай, нехорошо! – Берия глубоко вздохнул. – Мне достаточно написать пять-шесть строк – и тебе конец. Просто конец. Сейчас война. Нэ время для милосердия.

– Ну, тогда убей меня прямо сейчас. И пускай меня закопают в твоём подвале.

– Ты, правда, этого хочешь?

Она выразительно молчала.

– Что ж, это сдэлать нетрудно, – Берия достал пистолет. – Но есть у тебя один выход. Тогда – снова фильмы, посольские приёмы, квартира в Москве с домработницей. И даже награды от товарища Сталина.

– Хочешь превратить меня в агента?

– Ты сама выбрала этот путь. Слушай внимательно. Ты продолжишь контакты со Стэнсоном. Я отброшу рэвность. Ты будешь передавать ему информацию, которую я тебе буду давать. Мы начнём как раз с Ирана, если уж тебе так захотелось… Но доверия к тебе нет. Поэтому наш агент, который работает в американском посольстве, будет дотошно следить и за тобой, и за Стэнсоном. Мне на стол будет ложиться информация сразу из двух источников. От тэбя и от нашего агента. А убежать в Штаты тебе все равно не удастся. Это и в мирное время было нэвозможно, а уж сейчас… Ну, ты не дура, должна понимать. Так что, стрелять в тебя прямо здесь и сейчас или все-таки ещё поснимаемся в кино?

Не теряя кокетства, она надула губы:

– Ещё поснимаемся.

У Берия снова сверкнули глаза – но на этот раз уже по-другому. Он подсел к Гале, обнял её.

– Будэм и работать, и отдыхать.

В два часа ночи за ней заехала машина. Берия проводил её до дверей. Всё в этот день было почти так же, как на любом их романтическом свидании… Почти! Через неделю после разговора с Берией Галина снова получила приглашение на прием в «Спасо-хаусе» – знаменитом особняке американского посольства, который располагался на задворках старого Арбата, в так называемом Поленовском дворике. Но во времена художника Поленова этот уголок Москвы выглядел почти по-деревенски. В ХХ веке он приобрёл европейскую респектабельность.

Она уже в гардеробе заметила нового гостя – плечистого молодого человека, явно русского. Он старательно не смотрел на Федотову, но не отпускал её дальше, чем на десять шагов. Но актрисе сам чёрт был не брат, она подбежала к нему и протянула руку:

– Галина Федотова. Вы, наверное, видели фильмы с моим участием?

Молодой человек элегантно поцеловал ей руку и, ничуть не смутившись, представился.

– Евгений Павлович Григорьев, заместитель директора Мосторга. А ваши фильмы я видел все. И многие – не по одному разу.

Визитная карточка подтвердила высокий статус гостя.

– Такой молодой – и уже заместитель самого директора! А я всего лишь актриса.

– Вас знает весь Советский Союз. И не только, – Григорьев поклонился и отошел, включившись в какой-то мужской разговор.

Наконец, они перешли в главный зал. Под сверкающими люстрами вокруг Федотовой завертелись американцы. Сам Уильям Гарриман – чрезвычайный и полномочный посол – поцеловал ей руку и наговорил комплиментов. Только после него пришел через генерала Стэнсона, который долго что-то шептал Галине на ушко. Григорьев в это время что-то объяснял тучному американскому военному атташе. Кажется, они говорили о ленд-лизе.

Федотова была не единственной представительницей советской культуры на этом «балу». Там был и кинорежиссер Иван Пырьев с супругой – знаменитой актрисой Мариной Ладыниной. Зашёл на огонек и знаменитый журналист, главный редактор «Красной Звезды» Давид Ортенберг – в генеральском мундире, при орденах. На банкете самый большой восторг собравшихся вызвал тост Алексея Толстого, который предложил русским и американцам задать немцам такого перцу, чтобы Гитлер чихнул в Берлине, а отчихался уже в Африке.

В ответ Гарриман предложил выпить за русского солдата, выстоявшего в Сталинграде и продолжающего громить врага. Толстой встал и до дна выпил полный фужер шампанского, казавшийся огромным.

Когда заиграл джаз, погасли огромные люстры и в полутёмном зале начались танцы и непринужденные разговоры, Стэнсон подошел к Галине и отвел её в почти безлюдной уголок – нечто вроде курительного закутка.

– Ты сегодня останешься до утра?