Рассказы - Роберт Альберт Блох

— Помоги! — воскликнул я.

Мартин прыгнул вперед и схватил меня. Мощным рывком он вытащил меня обратно на берег. Вода стекала по моему телу, и теплая кровь обжигала глубокую рану в боку. Я чувствовал слабость. Мартин тихо ругался, намазывая йодом порез под моей рубашкой, а я громко бранился от боли. Никто из нас пока не был готов говорить, но внезапно Мартин повернул голову и снова бросился к краю бассейна. Он молча указал рукой. Еще одна ящерица, крупнее первой, поднялась на поверхность пруда. Она покачивалась и, казалось, манила. Мартин нахмурился, указал на мой израненный крюком бок и прорычал одно-единственное слово:

— Наживка!

Наживка? Какая еще наживка? Ящерица? Я презрительно фыркнул. Но всю дорогу домой мы дивились случившемуся. Мы спорили, пока я переодевался в сухую одежду; спорили, пока я перевязывал бок; размышляли во время ленча, и лихорадочно спорили весь долгий день.

У Мартина, человека с богатым воображением, возникло с дюжину фантастических теорий. Кто ловил рыбу в глубине бездонного бассейна? Да еще и с крючками? Что-то жило в бассейне. Может, их было несколько. Что-то ловило людей. Разве в детстве Джордж Грейвс не намекал на исчезновения? И разве Сэм Дьюи не исчез возле болота? Что-то в бассейне расставляло ловушки на людей — нанизывало ящериц на крючки и использовало нить. Бездонный пруд вел в подземелья, и там таилась жизнь. Так, полушутя, высказался Мартин… На что я дал очевидные ответы. Крючком и леской пользовался какой-то рыбак. Она упала в воду. Возможно, ящерица была случайно насажена на крючок, поднялась на поверхность и вытащила леску. Я ухватился за нее, зацепился, и коряга, запутав конец лески под водой, потянула меня в бассейн.

— А как насчет второй ящерицы, которую мы видели? — мягко намекнул Мартин.

Я молчал. Мартин на мгновение помрачнел, прежде чем продолжить.

— Помню, как мальчишкой ловил щуку. Лодка качнулась. Мне тогда было всего девять лет, но я был ловким рыбаком. В тот день я поймал на крючок большую щуку — но и она поймала меня.

Я непонимающе посмотрел на него.

— Как это? — спросил я.

— Леска обвилась вокруг моей ноги, и рыба вытащила меня из лодки, — засмеялся он. Затем, посерьезнев, продолжал: — Если бы я был рыбой, и хотел поймать рыбака, я бы запутал его нитью. Возьмем, к примеру, бездонный пруд. Если бы я хотел поймать того, кто или что ловит меня снизу, я бы схватил эту приманку в виде ящерицы и позволил ей затащить меня в бассейн. Потом натянул нить еще и привязал бы ее к лебедке. А потом отпустил бы крючок. Внезапное освобождение может вывести рыбака из равновесия и запутать его. Затем, быстро намотав брашпиль, я вытащил бы его на поверхность.

— Но это же абсурд, — начал я. — В этом бездонном пруду нет рыбака — это исключено, и, кроме того, он просто не может быть рыбаком…

— А что насчет твоего оцарапанного бока, не болит? — саркастически вставил Мартин.

— О, давай забудем об этом, — проворчал я.

Но я не забыл. В ту ночь мне приснился сон. И Мартин тоже не забыл. Он провел полночи за пишущей машинкой, делая заметки для рассказа. Однако никто из нас больше не заговаривал о бездонном пруде. На следующий день я проснулся с небольшой температурой. Рана в боку немного воспалилась, и я лежал в постели, смачивая ее горячей тканью, чтобы уменьшить отек. Мартин, убедившись, что я не совсем беспомощен, объявил о намерении прогуляться.

— Хочу побеседовать с несколькими старожилами об этом месте, — сказал он.

— Приготовься к байкам. — Я забыл, что именно сказал, но знаю, что пытался рассмешить его из любопытства. Втайне я был очень встревожен. Мои сны были не из приятных, и бездонный пруд играл в них слишком заметную роль. На мгновение мне показалось, что Мартин собирается опробовать свою теорию рыбной ловли. Он казался почти фанатично заинтересованным; человек его темперамента может быть сильно подвержен влиянию воображаемых теорий.

Он отправился для проведения своего предполагаемого расследования, а я провел долгий день в дремоте и сновидениях. Было уже далеко за полдень, когда он вернулся, коротко поздоровался со мной и ушел в другую комнату. Через несколько мгновений я услышал вибрацию от бесшумной пишущей машинки. Поднявшись, я приготовил ужин. Мы ели очень мало; лихорадка лишила меня аппетита, а Мартин, казалось, был так взволнован, что еда его не интересовала.

Он почти сразу же пустился излагать длинный поток сплетен, которых нахватался за день. Старина Берт Пикенс, живший неподалеку от дамбы, водил знакомство с родителями Мартина; он рассказывал моему другу старые колониальные сказки и даже кое-что из индейских преданий, которые слышал мальчишкой в семидесятых. Ходили слухи о болотах к югу от леса, о конкретных случаях исчезновений, уходящих корнями в глубь народной памяти.

Навестив бабушку Мерсер, Мартин уговорил вечно болтливую старуху рассказать историю своей семьи. Старуха гордилась тем, что ее чистая кровь когда-то породила мученицу времен колдовской истерии в Салеме, и самым серьезным образом предупредила Мартина о старом пруде. Именно от нее он услышал об индейских ритуалах на болоте, где воины иногда приносили жертвы Богу ямы, который, как они верили, обитал в пруду, и бросали тела в воду.

Я видел, что Мартина впечатлили эти сведения даже больше, чем он признавался; он был очень активен в сочинении своей истории, так что она обрела почти узнаваемые очертания. Он процитировал по памяти слова Коттона Мэзера, о «вратах в ад и отверстиях в земле, ведущих в долины проклятых». В самом деле, Эйлертоп сочинил прекрасный рассказ о пруде и сделал это так ловко, что я был вынужден заключить, что он наполовину поверил в некоторые из услышанных историй.

— Я напишу все сегодня вечером, — сказал он мне. — Но придется еще раз осмотреть это место. Знаешь, во всем этом есть что-то завораживающее — это настоящая тайна. Разве не было бы замечательно, если бы в моих теориях о рыбалке имелась доля правды? В конце концов, не могут же эти ящерицы сами делать крючки и нити. И некоторые из этих бабушкиных сказок вполне достоверны.

Я промолчал и рано лег спать, оставив Мартина печатать в соседней комнате, как он и планировал. Мой сон был неспокоен, должно быть, около полуночи я проснулся в холодном поту и, спотыкаясь, пошел на кухню за водой. В доме было темно и тихо. Я прошел в комнату Мартина и, вздрогнув, увидел, что его кровать пуста.

Лихорадка исчезла. С необъяснимым