Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22 - Себастьян Фитцек

class="p1">«Ратленд-геральд» сообщала, что новые владельцы, Джерри и Донна Хастингс из Западного Ратленда, надеялись сохранить традиционный интерьер бара, эклектичный декор и, самое главное, теплую и приветливую атмосферу, радовавшую как местных, так и приезжих посетителей. На вопрос об их решении оставить название «Таверна Паркера», Джерри Хастингс сказал, что они сделали это из уважения к семье покойного, пять поколений которой прожили в центральном Вермонте, и к самому Эвану Паркеру, приложившему немало усилий, чтобы его таверна стала таким прекрасным заведением.

Ну, ладненько! – написала Анна. – Очевидно не в разговорчивом настроении. Ничего страшного! Или, может, ты наедине со своей музой.

Джейк не смог ей не ответить.

Нет никаких муз. Нет никакого «вдохновения». Все это совершенно технический процесс.

Да ну? А как же «у каждого свой уникальный голос и история, которую никто другой не сможет рассказать»?

Ушла жить с йети, сасквочем и лох-несским чудовищем в Атлантиду. Но вообще-то я сейчас работаю. Можем поговорить потом? Я захвачу мерло.

Как ты узнаешь какое?

Спрошу тебя. Разумеется.

Он вернулся к таблице Рут Стойбен и, найдя электронную почту Мартина Перселла, открыл почту и написал ему:

Привет, Мартин, это Джейк Боннер, из программы Рипли. Извините за внезапное вторжение, но я тут подумал, нельзя ли позвонить вам по одному делу? Дайте знать, когда будет удобно поболтать, или позвоните мне сами. Всего наилучшего, Джейк.

И добавил свой телефонный номер.

Мартин не заставил себя ждать.

– Ну и ну, – сказал он, как только Джейк принял вызов, – поверить не могу, что вы мне написали. Надеюсь, это не связано с каким-нибудь сбором средств для Рипли? Потому что я сейчас на мели.

– Нет-нет, – сказал Джейк. – Ничего такого. Слушайте, мы, наверно, встречались, но у меня нет списков из Рипли, так что не уверен, в моем вы были классе или нет?

– Хотел бы я быть в вашем классе. Тот тип, к которому я попал… все, чего он от нас хотел, это чтобы мы описывали место. Место-место-место. Типа каждая травинка должна рассказывать свою историю. Такой у него был бзик.

Вероятно, он имел в виду Брюса О’Райли, профессора Колби на пенсии и романиста, повернутого на родном штате Мэн, с которым Джейк раз год пропускал по пиву в студенческом кафе. Джейк уже много лет не вспоминал Брюса О’Райли.

– Это беда, – сказал он. – Лучше, когда студентов не привязывают к одному преподавателю. Тогда все могут со всеми поработать.

Об академическом преподавании писательского мастерства он также не вспоминал много лет. И ничуть по нему не скучал.

– Должен сказать, я обожаю вашу книгу. Блин, этот финт – я такой, вот же черт.

Джейк отметил с большим облегчением, что в голосе Мартина не прозвучало намека на «тот самый финт». Ничего, похожего на: И я догадываюсь, откуда он взялся.

– Что ж, это приятно слышать. Но я, собственно, написал вам потому, что услышал о кончине одного моего студента. И увидел ваш пост об этом в той фейсбучной группе Рипли. Вот и подумал…

– Эван, – сказал Мартин Перселл. – Вы о нем говорите, да?

– Да. Эван Паркер. Он был моим студентом.

– О, я знаю, – Джейк услышал, как Мартин хохотнул в далеком северном Вермонте. – Простите, что говорю, но он не очень вас жаловал. Но я бы этого не принимал на личный счет. Эван считал, во всем Рипли не найдется никого, кто бы мог научить его чему-то.

Джейк тщательно обдумал услышанное.

– Понимаю, – сказал он.

– Мне стало ясно уже в первый вечер, через час-другой после знакомства, что Эван не много почерпнет для себя из учебной программы. Если ты намерен научиться чему-то, у тебя должна быть любознательность к этому. У него ее не было. Но все же он был клевым чуваком, чисто потусить. Столько шарма. Столько задора.

– И вы, наверно, продолжали общаться.

– Ну да. Иногда он выбирался в Берлингтон, на концерт или типа того. Мы ходили вместе на «Иглс». Думаю, он и на «Фу Файтерс[426]» приезжал. А иногда я к нему ездил. У него была таверна в Ратленде, знаете, наверно.

– Что ж, я не очень в теме. Вы могли бы рассказать поподробнее? Мне просто так неловко, что я только сейчас об этом узнал. Я бы написал его семье, сразу после.

– Э-э, погодите-ка секунду. Скажу жене, что говорю по телефону. Сейчас вернусь.

Джейк подождал.

– Надеюсь, я не отвлекаю вас от чего-то важного, – сказал он, когда Мартин вернулся.

– Нет, ничуть. Я сказал, у меня в трубке знаменитый писатель. Это типа позачетней тема, чем отговаривать нашу пятнадцатилетку от похода на вечеринку.

Он рассмеялся своему остроумию, и Джейк невольно поддержал его.

– Так вам что-нибудь известно о семье Эвана? Полагаю, уже поздновато для открытки с соболезнованиями.

– Что ж, поздновато или нет, я все равно не знаю, кому бы вы ее могли послать. Родители его давно умерли. У него была сестра, но она тоже покинула этот мир раньше него, – он немного помолчал. – Вы извините, если скажу грубо, но мне не казалось, что вы двое были такими уж… друганами. Я сам преподаватель, поэтому сочувствую любому, кому приходится иметь дело с трудным студентом. Не хотел бы я быть преподавателем Эвана. В каждом классе есть такой парень, который сидит, развалившись на стуле, и поглядывает на тебя с таким видом, типа «кем ты себя считаешь, епта?»

– И «с чего ты взял, что хоть чему-то, нахрен, можешь научить меня»?

– Точно.

Джейк зачем-то бегло записывал: родители, сестра – скончались. Хотя и так это знал из некролога.

– Ну да, – сказал он, – в том классе это был определенно Эван. Но я привык к таким Эванам. В первый год преподавания на вопрос: «Кем ты себя считаешь, епта?» я бы мог ответить: «Я – Никто. А ты – ты кто?»

Он услышал смех Мартина.

– Дикинсон.

– Ага. И вышел бы из комнаты.

– Поплакать в ванной.

– Что ж, – Джейк нахмурился.

– Я про себя. Плачущего в ванной. В первый год преподавания. Нужно держать себя в руках. Но большинство этих ребят… это же просто ходячее недоразумение, правда. Смотреть на них жалко, на их жизнь. Иногда о таких больше всего переживаешь, потому что они себя толком не знают – никакой ни в чем уверенности. Но это не про Эвана. Я видел немало напускного бахвальства – это тоже не о нем. У него была абсолютная вера в свою способность написать великую книгу. Или, может, лучше сказать, он думал, что написать великую книгу не так уж трудно, и почему бы ему это