Последний кайдан - Элла Чак

я, наевшись, набегавшись и устав всматриваться в рисунок, закрыл глаза и провалился в сон, длившийся секунду. Стоило закрыть глаза, как я увидел девушку с синими волосами. Тетива её лука была натянута, а кончик стрелы горел синим пламенем. Она прокричала:

– Меня зовут Нацуми!

И отпустила стрелу. И она ударила мне между глаз.

4. Нацуми

Благословение мёртвой жены

Ничто не происходит просто так. Особенно в моём мире. Вы и понятия не имеете, как мы относимся к самым обычным вещам, как на них смотрим.

Например, водосток. Какой он в вашем доме? Наверняка это какая-то труба, эмалированная или пластиковая. В моём же доме водостоком служит длинная цепь. И обязательно в ней 83 звена или 57. Эти цифры считаются счастливыми. А вот четвёрки и девятки – нет. Четвёрка для нас ассоциируется со смертью, а девятка – со страданием из-за созвучности и написания.

Это важно запомнить сейчас, до того, как вы узнаете про игру, о которой и мне было неведомо, и о свече с четырьмя фитилями (уже ничего хорошего).

Из-за того, что в детстве со мной происходили странные вещи, всё, чего мне хотелось, – объяснить маме, что я нормальная. Увидеть в её глазах любовь, а не отстранённость и не тоску по умершему мужу, на которого я так похожа.

Дождевые потоки струятся по пятидесяти семи звеньям толстой цепи вниз к каменной бочке. На своём пути они создают особый звук, влажные витки, радостные всхлипы, звонкие подпрыгивания, мелодии, эхо и шёпот.

Они создают Красоту.

В период момидзигари[34] я могу описать лист клёна, используя названия двухсот пятидесяти оттенков цвета, и, если пропущу сквозь свою душу ощущение, что этот лист – часть меня, проживу более ста лет.

А взять мурашки. Как относятся к мурашкам люди? В моей стране даже они несут особый смысл.

Летом проходит праздник поминовения усопших – Обон, – и чтобы охладиться в изнуряющую летнюю жару, наши предки придумали игру. Называется она «Хяку-моногатари кайданкай», или «Сказание ста рассказчиков историй о сверхъестественном». Играя, участники непременно ощущают мурашки и испытывают приятное чувство прохлады.

Не проще ли включить кондиционер или вентилятор? Но пятьсот лет назад не было даже электричества. А с его приходом, спустя триста лет, традиция играть в «Хяку-моногатари» постепенно превратилась в пепел, как рассыпаются крылья ночного мотылька, слишком низко пролетевшего над пламенем ста горящих свечей.

* * *

Моё имя – Нацуми, что означает «Лето Красоты». Я родилась в знойный день, когда скрипы сверчков смешивались со стуком гэта[35], корябая сердце матери, проклятой духами, ведь в день моего рождения умер мой отец.

Он подавился едой, и вся его хаори пропиталась запахом мисо. Отец увлекался коллекционированием древних предметов, которым более пятисот лет. В день трагедии он вёл переговоры со своим старым поставщиком и обедал у него в деревне.

По словам хозяина дома, мой отец о чём-то эмоционально высказался и подавился супом мисо. Других объяснений и версий не было. Мать выписалась из роддома и вместе со мной поехала в Окуру, где это случилось. По её воспоминаниям, тело всё ещё лежало на татами.

К её груди была прижата я, застрявшая комком между двух тел – живым материнским и мёртвым отцовским. Запах супа, слёзы матери, слюна и рвотная масса мёртвого отца впитались в меня, и вот поэтому я не люблю мисо.

А мать не любила меня. Она винила меня, говорила, что, если бы я родилась днём раньше, отец не уехал бы на сделку и не умер.

В трудные времена мать продавала коллекцию отца. К счастью, несколько вещей мне сохранить удалось – гребень, похожий на хвост павлина, и колчан стрел с луком, обращаться с которым я научилась быстрее, чем ходить.

Мама не любила меня, наверное, потому, что её не любила её мама. Бабушка бросила трубку, как только узнала, что меня назвали Нацуми. Может, меня назвали так назло ей?

Бабушка не любила отца за то, что он взял фамилию жены. Как она считала, он решил примазаться к древнему роду Ито. Оказалось, ему нужны были только «побрякушки», которыми можно торговать в своей антикварной лавке. Прознав об этом, бабушка велела выкупить обратно всё, что он продал. Тогда отец отправился в Окуру, чтобы вернуть заколку, лук, колчан со стрелами и портрет неизвестной, на котором изображена молодая девушка с чёрной повязкой на глазах. Эти предметы забрала моя мать.

Я не понимала, чем заслужила безразличие матери и проклятия бабушки. Как будто мы не были прокляты и без её нареканий.

Мало того, что мать похоронила мужа и осталась с грудным ребёнком на руках, – из-за меня её уволили. Она работала в продуктовой лавке, опаздывала то на полчаса, то на сорок минут и задерживалась в перерыве, когда никак не могла укачать меня. Когда она принесла люльку и спрятала её под зонтиком на заднем дворе лавки, управляющий прознал об этом, оштрафовал маму, накричал на неё и велел убираться. Кричал он из-за того, что я разбила десяток куриных яиц. Я делала первые шаги и выбралась из люльки. Держась пальцами за сбитые деревяшки ящиков, я задела пару насестов (оказывается, мать спрятала меня в курятнике), и яйца рухнули мне под ноги. Владелец лавки так сильно кричал, что у него лопнул какой-то сосуд в голове.

Нам с мамой пришлось переехать в комнату попроще.

А в мои четыре года жизнь у нас сильно поменялась во второй раз. Я научилась разговаривать и начала говорить такие вещи, за которые получала деревянным прутом по спине.

Началось с того, что я рассказала Кико-сан о том, что деньги у неё не воры украли, а старший сын, и что он мечтает поскорее отправить свою старуху-мать на тот свет. Мама тоже не поверила мне и надавала по спине прутом.

Месяцем позже я наклонилась за гнилой вишней, упавшей с прилавка, и увидела, что из ног Сэцуко-сан торчат металлические штифты. В тот момент их не было, но я точно знала, что они появятся.

– Не сломайте ноги, Сэцуко-сан, – поклонилась я женщине, – берегите здоровье!

Но женщина ответила на моё предупреждение ором:

– Чего ты придумала, полоумная? Ты за своими ногами следи! Вон, больная вся! В пятнах вся выше колен! Ещё и вишню, вишню украла!

– Она гнилая, валялась на земле… – растерялась я, испугавшись, что меня снова ругают, когда я предупреждаю о беде, которую вижу.

– Вот как дам тебе!..