Последнее фото - Дмитрий Владимирович Ковальски

— Вы не понимаете. — Что-то кольнуло в области груди. Боль возникла и исчезла, но она была предвестником мучительного спазма, который подбирался все ближе и ждал ночи, чтобы разгуляться в полную силу. — Мне нужна ваша помощь.

— Помогите себе сами, — сказал Савелий. — Переждите ночь, и главное, дышите глубоко и спокойно. Ведь ваша проблема в вашей же голове.

— Дышать? — Николас расхохотался. — Вы превосходный друг, Савелий! В час вашей нужды я посоветую вам дышать.

Слова задели врача. Он молча развернулся и вышел.

Савелий ничего не сказал Петру Алексеевичу, так же молча прошел мимо Лавра и исчез за второй дверью.

— Что случилось? — мрачно спросил Лаврентий Павлович.

— Не знаю, — пожал плечами Петр Алексеевич.

И хотя он подслушал о проблемах писателя, но озвучивать их не стал. Боялся навредить его и без того трудному положению.

— Может, вы отпустите его под мою ответственность? — с надеждой спросил Петр Алексеевич.

— Вы человек хороший, умный, умеете расположить к себе. И признаюсь, я доверяю вам, так что не усердствуйте с этим, иначе изгадите все впечатление.

— Понял, но знаете, писатель должен получить от меня двести рублей авансу, а я слышал, в английских тюрьмах иногда отпускают за денежный залог…

— Не продолжайте, — оборвал его сладкую речь околоточный. — Последний раз предупреждаю.

— Простите, просто не знаю, как помочь другу…

— Будь это моя воля, отпустил бы грешника, — начал Лавр, — но завтра утром его повезут на допрос по решению агента сыскной полиции. Так что я хоть и представляю власть государя, но делаю это со связанными руками.

— Простите, ваше благородие, что позволил себе дурную мысль и заговорил о деньгах.

Они с удрученным видом пожали руки, и околоточный надзиратель проводил Петра Алексеевича до выхода.

Уже стоя на улице и вдыхая теплый влажный воздух, Петр Алексеевич подумал, что, и правда, чуть не совершил глупость, благо Лаврентий Павлович оказался человеком честным. Не то что он сам — несколько раз обманул государственного служащего, да еще и предложил взятку.

— Дурно на тебя влияет писатель, — строго сказал сам себе Петр Алексеевич. — Но бросать человека в беде нельзя.

Перед сном он обязательно что-нибудь придумает или вспомнит кого-нибудь из высших чинов. А пока следовало пройтись и проветрить мысли. Вот удивительно, подумал Петр Алексеевич, он сам решил прогуляться, а не ехать в кибитке. Чудеса.

Глава 11

Оставшись в одиночестве, Настя взялась за домашние дела. Она убиралась, мыла, чистила, натирала, готовила, лишь бы прогнать из головы дурные мысли. Окруженная заботами, она совсем забыла про входную дверь. После того как вышел Петр Алексеевич, она не заперла ее и вспомнила об этом, только когда услышала, как ее петли скрипнули.

Наконец-то вернулись, обрадовалась Настя и выскочила в коридор.

Но там стояли совершенно незнакомые ей люди.

— Голубушка, зови хозяина! — сказал один, и его круглое лицо изобразило то ли улыбку, то ли оскал. — Скажи, Кузьма явился!

Затем он ткнул своего друга в бок и, не обращая внимания на Настю, сказал:

— Ты посмотри, у него горничная в услужении, а он и рубля нам не дал. Пожадничал.

— Я не работаю здесь, а живу. — Настя постаралась ответить строго, но не вышло. — Кто вам нужен? — Хотя девушка понимала, что пришли они к писателю.

— Николая зови.

— Его нет.

Остроносый нахмурился, но второй засиял. Он осмотрел квартиру, увидев несколько приличных вещей, прикинул, сколько они могли бы стоить, но решил, что немного.

— Ничего страшного, мы люди терпеливые, ждать умеем.

Гости к Николасу захаживали часто, и Настя обычно провожала их в кабинет. Порой она беседовала с ними, предлагала чай. Но не сейчас. Наглые лица гостей настораживали.

— Хорошо, — ответила она, надеясь, что незнакомцы не заметили дрожь в голосе.

Но они заметили. Проходя мимо девушки, Кузьма оценивающе посмотрел на Настю снизу вверх. Он задержал внимание на ее формах, после чего что-то сказал своему товарищу. Тот улыбнулся.

Кузьма вошел в кабинет Николаса и осмотрелся. Ничего ценного он не заметил. Разве что книги. Порой зажиточные глупцы прятали в них рубли, а иногда, не жалея текстов писателя, вырезали отверстия для ценных камней, превращая книгу в шкатулку.

— Прошманаем иль подождем? — спросил его Ермолай, стоя в дверях.

— Погоди ты. — Кузьма плюхнулся в писательское кресло. — Сперва понять надо, есть ли что за душой у него.

— Точно есть, поверь мне, я такие вещи чую.

— Еще бы ты не чуял с таким-то шнобелем. — Кузьма захохотал. Ермолай махнул на него рукой и подошел к книжной полке.

— Может, книги проверить? Авось рыжик подвернется?

— Сомневаюсь, — с небрежным видом сказал Кузьма и поднял пыльные бумаги, лежавшие на столе как попало, посмотрел на них, вздохнул и бросил обратно, отчего в воздух взмыла пыль. — Сдается мне, писатель не врал, когда говорил, что ни рубля у него нет. — Кузьма поморщил нос, из-за пыли хотелось чихнуть. — Но прошманать нужно.

Кузьма громко чихнул, схватил листок, высморкался в него и бросил под стол.

В это время Ермолай подошел к двери, ведущей в спальню писателя, и потянул ручку. Дверь оказалась заперта. Ермолай улыбнулся.

— Кажись, в той комнате что-то любопытное.

— Вот ты тогда и посмотри, что там, а я пока пойду барышню отвлеку.

— На кой ляд она тебе?

— А вдруг зайдет, увидит, чем мы занимаемся, — придется душить. А так я ей зубы заговорю, обольщу, может, сболтнет чего лишнего, и сделаем все без шума и пыли.

— Ты со своей пухлой рожей даже курву за рубль не обольстишь, куда до девки-то. — Ермолай сухо хихикнул. Кузьма взорвался смехом.

— Ты на мою рожу не смотри, я другим барышень очаровываю. — Все еще улыбаясь, он встал и покачал бедрами.

— Хорошо, иди, все равно домушник из тебя никакой.

— Это правда, так, как ты, хаты вскрывать я не умею, но оно и понятно, с таким-то инструментом под глазами.

Оба представили, как Ермолай сует острый нос в замочную скважину, и рассмеялись.

— Фарту тебе, и чтобы все чистенько… — Махнул Кузьма и вышел.

— Обижаешь, — ответил Ермолай и наклонился к замку, чтобы его изучить.

К его радости, замок оказался простым. Ермолай достал маленький ножик, вставил лезвие в щель между дверью и стеной, резко дернул рукой, и щеколда с механическим щелчком исчезла в глубине замка. Он открыл дверь и жестом пригласил сам себя войти внутрь. Сам же себе отвесил поклон и переступил порог.

Все это время Настя сидела будто на раскаленной печи. Она не слышала, о чем мужчины говорили, но каждый раз, когда они взрывались смехом, подскакивала.