Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 - Роберт Уилсон

было не больше, чем от люка в спасательной шлюпке. И, господи боже, как же бесят те-кому-за-семьдесят. Я согласна на какое угодно количество орущих детей, которые носятся по рядам супермаркета и врезаются носом в мою тележку, только избавьте меня от восьмидесятилетней статуи, которая застопорилась перед отделом рыбных консервов и пытается принять решение, что лучше – тунец в собственном соку или паштет из крабов, десять, сука, минут, без проблеска осознания того, что люди пытаются протиснуться к анчоусам.

И раз уж я заговорила о покупке продуктов, откуда такая дороговизна в сфере куриц на свободном выгуле? Просто дайте мне курицу, которая с кудахтаньем бегает по лесу, там же ее трахают и там же ощипывают, – и все, мне больше ничего не надо. Совсем необязательно кормить ее бриллиантами, ничего такого.

Кстати, диета закончилась. Вернувшись из супермаркета, я уговорила два круассана – просто назло своей жирной заднице. После чая пройду с Дзынь несколько миль – один из двух растрясу.

Пятница, 26 января

Сегодня в моем убойном списке не будет никого, потому что сегодня я всех люблю. Шутка.

1. Весь мир

В жизни moi [718], Рианнон Льюис, произошло нечто восхитительное. Утреннее телешоу «Ни свет ни заря» – ну знаете, кричаще-розовые диванчики, улыбки в пол-лица и перманентный загар – включило меня в шорт-лист конкурса «Женщины нашего века».

МЕНЯ!

Хотят в конце месяца взять у меня интервью в прямом эфире. Я встретилась с Мел и Пидж в «Коста-кофе» (у нас как раз совпало время обеденного перерыва) и сразила их этой сногсшибательной новостью. Мел чуть не взорвалась.

– ЧТО? КАК ЭТО? – она была конкретно выбита из колеи тем, что у меня будут свои пять минут славы на национальном телевидении и говорить я в эти пять минут буду не о ее свадьбе, а о чем-то другом.

Пидж бросила на двоюродную сестру осуждающий взгляд.

– Извини. Прайори-Гарденз, да?

Когда говорят о тех событиях, называют их просто Прайори-Гарденз или Происшествие в Прайори-Гарденз. Ну сделали себе очередное удобное сокращение – вроде Данблейна [719] или Колумбайна [720]. И больше ничего не надо говорить – все сразу всё понимают.

– В ближайшие недели о себе будут рассказывать десять женщин, и я одна из них. Но понятно, что я не выиграю.

Последнюю фразу я добавила просто из кокетства, потому что прекрасно знала, что обойти меня сможет разве что какая-нибудь уж совсем икона.

– Что значит, ты не выиграешь? – возмутилась Пидж. – Перестань, тут нужен позитивный настрой!

– А кто еще в финале?

Во взгляде Мел читалась отчаянная надежда, что конкурентки у меня такие сильные, что шансов на победу у меня не больше, чем у котенка в печи для пиццы.

– Ну, во-первых, женщина, которая очень долго не выходила из дома, а потом сбросила девятьсот фунтов и стала учительницей физкультуры. Еще – адвокат-правозащитница, которая спасла целую толпу сирийцев…

Улыбка у Мел начала подергиваться.

– …какая-то женщина-политик без рук и ног, которая прошла через всю Канаду. Библиотекарша-трансгендер, больная диабетом, взявшая под опеку более тысячи детей. Ну и еще две тетки, которые десять лет просидели взаперти в подвале. Кажется, это все.

Мел засмеялась. Реально.

– О боже. Похоже, жесткая будет борьба. Возможно, жюри тебя пожалеет, потому что ты тогда была ребенком.

– Вообще-то Малала [721] тоже была ребенком, когда ее подстрелили, – сказала Пидж и шумно втянула в себя флэт уайт. – И все-таки то, что тебе пришлось пережить, Ри, – это просто немыслимо. Ты обязательно должна что-нибудь выиграть. Какая у них там система – золото, серебро, бронза?

– Вряд ли. Слушайте, ну вы же не забыли, что я несколько лет была национальным достоянием? – сказала я, слегка взбешенная тем, что они так уперто убеждены в том, что я непременно проиграю. Нежным душистым горошкам вроде меня жизненно необходимо всеобщее внимание, иначе мы чахнем.

Пидж пососала кончик своей французской косички и бросила на Мел такой взгляд, что я буквально услышала, как он хлестнул ее по лицу.

Мел вздохнула и положила еще два кусочка сахара себе в латте.

Ну уж нет, подумала я, идите к черту. У меня есть ВСЕ шансы победить. Видеозапись, которую вечно пускают во время моих интервью, – ту, где мое безжизненное тельце выносят из дома двенадцать по Прайори-Гарденз, – всегда вызывает у людей слезы. И та запись, где я сижу и молчу рядом с папой на диване в передаче «Сегодня утром», и документальный фильм, который сняли на Би-би-си, чтобы отпраздновать мой выход из больницы. Да я была, мать вашу, ГЕРОИНЕЙ – ну, в стародавние времена. Ну ладно, с тех пор прошло уже больше двадцати лет, но все же. Когда это случилось, я была намного младше, чем Малала, и с травмой справилась ни хрена не хуже, чем она, а может, даже и лучше.

Я хотела продолжить отстаивать свое право на победу, но было поздно: корабль нашей беседы уже поднял паруса.

– Слушайте, возвращаясь к теме свадьбы, представляете, тетка с тортом меня обломала: не прошла гигиеническую сертификацию! У нее в расстоечном шкафу нашли мышиные какашки. Ситуация – полный пипец! Ри, можешь дать номер той женщины, которая делала лимонный кекс для Крейга?

Среда, 31 января

1. Люди, которые митингуют, и из-за них отменяется «МастерШеф».

Сегодня меня бесят даже младшие редакторы. Они все такие зашибенно предсказуемые, такие довольные.

Билл-Яйцетряс (тот, который ежедневно напоминает нам о том, что он пережил рак яичка, даже когда разговор вообще никаким боком не касается ни рака, ни яиц) ВСЕГДА приносит с собой на обед сырный ролл и пакет чипсов, а по телефону говорит фразочки вроде «всего наилучшего» и «молодчага».

Кэрол поет в хоре, живет без мобильника и со строгой периодичностью носит все время одни и те же два платья, одно – розовое с высокой фиолетовой горловиной, второе – зеленое с красной высокой горловиной.

Еще есть Эдмунд, наш редакционный «краш», слегка экзотичный (родился в Швейцарии, учился в частной школе, мажор до мозга костей) и со стрижкой как у моего шестилетнего племянника. Он никогда не ругается, а вместо этого пользуется восклицаниями вроде «офонареть» и «божечки» и каждый день в 11:32 открывает банку диетического «Лилта». В одиннадцать. Тридцать. Два. Ни минутой позже.

Я все утро обновляла сайт и странички наших соцсетей: Клавдии хочется «больше интерактива с подписчиками». Вечеринка «Приходи со своей метлой», состоявшаяся после беспорядков, получила большой отклик, и Клавдии захотелось «разогреть аудиторию инстаграм [722]-странички». Как можно разогреть кого-нибудь темой уборки? Тверк со шваброй? Фото в широком полуприседе верхом на метле? О каком разогреве может идти речь, если у нас на страничке люди в костюмах Робин Гуда танцуют на лужайке английские народные танцы, а представительница Женского института читает лекцию о пуговицах? Наш инстаграм – это сплошь цветочные композиции, любительские снимки с Ярмарки Еды, где толстые мужики едят копченую свиную шею, и одна фотография, на которой завхоз Эрик грузит ящики. Мне не разрешается постить туда что-нибудь хотя бы призрачно интересное типа мертвого наркомана в парке или женщины, которая въехала на инвалидном электроскутере в реку. Господи, это была просто убийственная ржака. Я тогда впервые в жизни чуть не описалась в общественном месте, если не считать вечеринки в честь