Современный российский детектив - Анна Майская

– Попробуем позвонить, – сказал Ряжский. Нажал кнопку звонка. И к моему неописуемому удивлению, дверь распахнулась. Там была женщина, которую я увидел впервые, и еще какие-то люди. Мне показалось, что они – коллеги Ряжского.

– Прошу! – широким жестом пригласил Ряжский.

Нина Тихоновна обмерла, как будто у нее отнялись ноги. Потому что там, за дверью, была квартира, в которой она якобы не была никогда, но почему-то эта квартира была известна мне.

Я первым переступил порог и прошел в квартиру. Все здесь было, как прежде: стол, диван, тот самый ковер на стене, телевизор «Панасоник», стенка с длинными рядами собраний сочинений. Толстой, Тургенев, Гюго. Значит, все-таки Гюго.

Никто не последовал за мной, и я вышел в коридор. Нина Тихоновна таки переступила через порог, но теперь она стояла у стены, опершись на нее, и как будто боялась упасть. Я не знал, что происходит, но мне было ее искренне жаль.

– На воздух! – сказала она слабым голосом. – Я вас прошу! Не мучайте меня!

Ряжский пытался увлечь ее в квартиру, но тут я вмешался:

– Вы разве не видите, в каком она состоянии?

Он, кажется, хотел настаивать, но неожиданно уступил.

– Хорошо, возвращаемся в прокуратуру.

Он привезет женщину в кабинет и будет давить на нее, пока она все ему не расскажет. У него к этому способности, я уже знал. Мы спустились вниз.

– Поедете с нами, – сказал мне Ряжский. – Все оформим под протокол.

Мне придется написать все – сколько раз и когда именно я встречался на этой квартире с Ниной Тихоновной. Потом нечто подобное напишет и Светлана. И Демин тоже. Это будут документальные подтверждения того, что Нина Тихоновна по какой-то причине говорит неправду. И вот тогда Ряжский дожмет ее.

Нину Тихоновну усадили на заднее сиденье. Она оказалась между Ряжским и его коллегой. Мне досталось место впереди. Водитель завел двигатель.

– Возвращаемся в прокуратуру, – сказал ему Ряжский.

Но мы даже не успели тронуться с места. С грохотом обрушились стекла – мне показалось, что со всех сторон одновременно, и это было так громко в замкнутом пространстве салона, что я в первое мгновение оглох. Какие-то люди уже распахнули дверцы, и я не успел ничего понять, как уже лежал на пыльном, асфальте и не мог даже пошевелиться, потому что в мгновение получил два сильнейших удара – в голову и в пах. Что-то происходило надо мной – топот, крики, глухие удары, потом взревел двигатель и умчалась прочь машина. Я приподнял ставшую чугунной голову. Растерзанная лихими налетчиками прокурорская «Волга» по-прежнему стояла на месте. Ряжский лежал рядом со мной. У него была разбита голова. Он не шевелился и, как мне показалось, даже не дышал.

К нам уже бежали. Те самые люди, которых я только что видел в квартире. Они были вооружены, но слишком поздно пришли на помощь.

Когда мне помогли подняться, я наконец-то смог увидеть все прокурорское воинство: и водителя, и коллегу Ряжского. Им досталось не меньше, чем мне. А вот Нины Тихоновны не было – нигде. Исчезла.

44

Ряжский действительно зря времени не терял. После того как я поведал ему странную историю про квартиру, в которой Гончаровы то ли жили, то ли нет, он вплотную занялся этим вопросом. Едва он обратился к документам, как сразу же выплыли истинные хозяева квартиры – тот самый Борис Борисович и его семья. Они действительно находились в Африке, куда уехали по линии ООН, и Ряжский, приложив некоторые усилия, даже смог их разыскать. Он звонил Борису Борисовичу, и тот дал координаты своей дальней родственницы, которая присматривала за квартирой. Этой родственницей не была Нина Тихоновна Гончарова. Борис Борисович клятвенно заверил, что такая женщина ему незнакома.

Очень быстро разыскали родственницу, которую Борис Борисович просил присматривать за квартирой. Оказалось, что она живет в Рязани и в Москву наведывается раз в месяц. И эта женщина тоже не подозревала о существовании Нины Тихоновны.

Я думаю, что Ряжский вряд ли понимал, что именно происходит, но у него был опыт и еще то, что называют нюхом, и он решил копнуть поглубже. У него в активе имелись только наши показания, а нам он, кажется, по-прежнему не очень-то доверял, но, кроме этого, у него было нераскрытое убийство, самый настоящий висяк, безнадежное дело, и Ряжский захотел разобраться в этой истории со злополучной квартирой, потому что искал выход из тупика.

Родственницу Бориса Борисовича привезли в Москву, и на тот же день в прокуратуру была приглашена Нина Тихоновна. Ряжскому для этого понадобилось только набрать номер телефона – по этому телефону Гончарова отвечала всегда, но почему то этот номер странным образом не совпадал с номером из моего блокнота. Ряжский навел справки. Гончарова действительно жила там, куда он ей звонил, и это еще больше запутывало ситуацию.

Нина Тихоновна приехала на допрос, и Ряжский беседовал с ней три часа, до тех пор, пока не подъехал я, и за три часа он ни разу не спросил у женщины о квартире на Ленинградском проспекте. Ждал, плел ажурную вязь разговора, готовясь к эффектной концовке.

Но он переиграл, и ему не повезло. Теперь с черепно-мозговыми травмами Ряжский находился в больнице. По сумрачному виду прокурорских и по их отдельным репликам можно было догадаться, что дела у Ряжского неблестящи.

Меня доставили в прокуратуру и поначалу в царившей суматохе забыли обо мне, потом вспомнили и допрашивали примерно час, речь шла все о той же квартире, о том, когда я в ней бывал, действительно ли встречался там с Гончаровой и кто еще может подтвердить мои слова. Еще расспрашивали о людях, которые напали на нас во дворе дома на Ленинградском проспекте, но тут я ничего не мог им рассказать – когда вокруг со страшным звоном разлетаются вдребезги стекла и тебя бьют по голове, меньше всего думаешь о том, как бы запомнить особые приметы. Единственное, что я сообщил своим собеседникам с уверенностью, это то, что отметелили нас очень профессионально, за пару секунд отключив четырех совсем не слабых мужиков, трое из которых, как уже потом выяснилось, были вооружены.

Когда речь заходила о Нине Тихоновне, прокурорские работники называли ее только по фамилии, и поскольку это происходило раз за разом, я вдруг понял, что они не рассматривают ее как жертву, а относятся к ней именно как к активной участнице всех событий. Соучастница – это слово ни разу не было произнесено вслух, но подразумевалось именно это, я догадался.