Искатель, 1998 №2 - Игорь Христофоров

не такой уж большой потерей, но в бизнесе, в том числе и шоу-бизнесе, всегда очень важно застолбить за собой право последнего голоса. И он вновь повторил:

— Четыре с половиной.

— Хорошо. Я согласен.

Аркадий достал из кармана брюк платок и облегченно высморкался.

— А с кем работать? — спросил он, аккуратно складывая платочек своими миниатюрными пальчиками.

— Сначала с парнем, потом с девушкой. А еще лучше — одновременно!

— Подожди, Эдуард! Мы договаривались об одной единице на раскрутку. Я не выдержу такой запарки!

— Аркадий, ты же одессит! У тебя же все в этой сфере свои люди!

— Это я не отрицаю! Но я же не лезу в твои дела и к твоим людям!

Если бы можно было, Золотовский проскрежетал бы зубами, но они были из металлокерамики и могли испортиться. А зубами он дорожил не меньше, чем прической.

— Аркадий, мне нужны твои связи. Хорошая студия, пару клипов, реклама через «ящик». Живьем никого гнать не будем. Чистая «фанера»…

— А если оскандалимся?

— Ну и хрен с ним! Без скандала не бывает популярности.

— Согласен.

— Раскрутку по клубам я беру на себя…

— Эдик, ты очень торопишься. Я тебя не узнаю. В чем дело?

— Потом объясню…

Перегнувшись над столом, Золотовский выудил из пачки «Саше!» сигаретку, размял ее в пальцах, посмотрел на золотую печатку на одном из них, поморщился и сказал:

— Девочку ты знаешь.

— Серьезно? Она уже в раскрутке?

— Нет. Это моя секретарша.

— Э-эдик! Побойся Бога, ей слон на ухо наступил.

— А фэйс?

— И голос!.. У нее же не голос, а хрип колдуньи…

— Очистим, отмикшируем. Я же говорил, «фанера»! Главное — фэйс, личико. Ты знаешь, какие у нее губы?!

Аркадий почмокал своими, тоже немалыми, и немного отступил. Всего на шажочек.

— А если ее потащут на какой-нибудь конкурс? А там надо в натуре…

— Перешел на блатной жаргон?

— Нет, я имею в виду натуральное пение, живьем… Потом же не отмоемся!

— Я сказал, это мои проблемы!

— Э-эх, ладно! Но учти, это будет средний уровень. Вытянуть можно только клиповым антуражем и скандалами.

— Это я обещаю.

— А что за парень?

— Сейчас.

Гремя стулом, Золотовский выбрался из-за стола, тяжело протопал к креслу, плюхнулся в него и, снова став величественным и суровым, притопил клавишу на пульте.

— Венерочка, ко мне есть посетитель?

Он вскинул левую руку, и сползший с запястья рукав пиджака открыл часы «Вашерон Константин». На строгом, без всяких цифр, диске две такие же строгие золотые стрелочки показывали половину пятого.

— Есть молодой человек. Он ждет уже полчаса.

Ткань вновь скрыла циферблат, и Золотовский, опустив руку, мягко приказал:

— Пригласи его ко мне, Венерочка.

Под щелчок зажигалки в кабинет вошел Санька. Вокзальная ночь все еще спала в складках его куртки, а запах сырых тряпок и дешевой жареной колбасы пробивал и сквозь едкий дух плохого одеколона.

Золотовский закурил, выдержал минутную паузу и спросил Аркадия:

— Изучил?

— Ты о чем, Эдик?

— Я говорю, изучил объект? Из этого парня надо сделать что-нибудь приличное.

У Саньки повлажнели ладони. Где-то под сердцем забурлила, кипятком зашлась ярость, поперла, понеслась к горлу, и он еле сглотнул, чтобы не дать ей выхлестнуться.

— Как он тебе?

— Средний уровень.

— А если волосы отпустить?

— Тогда… тогда… — Аркадий сощурился и стал похож на часовщика, к которому пришел новый посетитель с безнадежными часами. — Тогда получится что-нибудь похожее на Есенина. Если он, конечно, курчав.

— Он не курчав, — за Саньку ответил Золотовский, хотя вряд ли мог это знать. — Можно, правда, сделать химическую завивку…

— Можно что угодно. А как у него с голосом?

— Спой чего-нибудь, — пыхнул дымом Золотовский.

Даже в зоне Санька не ощущал себя вещью. Здесь ощутил. Ему хотелось сделать хоть шаг, но ноги почему-то не шли, будто и вправду он весь превратился в неподвижный шкаф. В горле было суше, чем в пустыне в полдень, но он все же собрал все силы к шее и прокашлялся.

— Давай-давай, не менжуйся! — еще развязнее кинул Золотовский, и Санька вдруг ощутил, что оцепенение прошло.

В стекле часов, которые все так же стояли в углу, отражалась до боли знакомая седая физиономия. Увидев ее, Санька сразу забыл о Золотовском. Седую образину с таким носом и такими усами он видел не так давно в зоне. Ей осталось лишь открыть рот, и тогда бы по металлическим зубам Санька точно признал Клыка. Именно он после ухода Косого в больничку должен был стать паханом. И появление его лица в стекле могло означать только что-то страшное. Больше всего в жизни Саньке захотелось сейчас обернуться, но он сдержал себя.

— «Царевна Несмеяна», — еле ворочая языком, проговорил он. — Слова и музыка Шангина-Березовского…

— Ты чего гонишь?! — выкрикнул из кресла Золотовский. — Шангин в «Что? Где? Когда?» играет, а Березовский — в Совете Безопасности замом у Рыбкина. Ты что, издеваешься?

— Эдик, не горячись, — простонал Аркадий.

— Что значит, не горячись?! А если над тобой издеваются?!

— Это правда песня Шангина-Березовского. «Трудное детство» ее просто реанимировала. Это один человек, а не два.

Губы Золотовского впились в сигарету и за одну затяжку сожгли не меньше сантиметра табака. Санька зачарованно смотрел на появившийся серый кончик сигареты. В зоне таким кусочком табака вволю накурились бы не меньше трех человек.

— Ладно. Гони своего Березовского, — разрешил Золотовский. — Один куплет.

— «Ты стой-ишь у окна, на-а дворе осенний ветер. Ты стопишь и молчишь, и не видишь ничего», — еле вытянул Санька.

Сухой язык с трудом ворочался под пересохшим небом. Он скорее мешал горлу, чем помогал ему. Хотя и горлу было не легче.

— «Потому-у что опять он пришел и не заметил, как ты лю-убишь его, как тоскуешь без него…»

— Хватит, — оборвал его Золотовский. — Ну как, Аркадий?

— Две ноты сфальшивил, — радостно сообщил он. — Средний уровень.

— А мне гении и не нужны. Ты же сам говорил, Аркадий, что и «Битлы» были средним уровнем, пока у них не появился продюсер Хинштейн…

— Эпштейн, — поправил он. — Да, он красиво раскрутил их на первых гастролях в Штатах. Почти все средства потратил на оплату толпе «фанатов», встречавших «Битлов» на американской земле. Зато потом как это вложение оправдалось!

— История, к сожалению, не повторяется. Ладно, в каком имидже ты его видишь? Волобуев тяготел к року…

— Ну, и зря! Сейчас деньги можно сделать только на попсе!

— А техно!

— Только на попсе! Будем лепить сладкого мальчика, который никак не найдет свою девочку…

— В этом имидже уже ниша занята.

— Ты имеешь в виду Сташевского? — угадал Аркадий и радостно потер ладошки. — Он уже сменил имидж. Теперь он в амплуа парня,