Дурная кровь - Дженнифер Линн Барнс

Сколько еще женщин, кроме моей матери и Мэлори Миллс, могли рассказать такую же историю? Сколько Пифий уже было раньше?

Вы ждете, пока они поправятся, а потом…

– Они заперли меня в комнате. Я была не одна. Ко мне подошла другая женщина. У нее был нож. И рядом со мной лежал нож. – Мое дыхание стало прерывистым. – Я знаю, почему они были так близки к тому, чтобы убить меня, и почему они меня вернули. – Мне казалось, что мой голос даже звучит как мамин. – Они хотели, чтобы я посмотрела Смерти в глаза. Они хотели, чтобы я знала, каково это, чтобы знала без тени сомнений, что не готова умирать.

Я взяла нож. Я сражалась. И я победила.

– Мастера выслеживают этих женщин. – Дин возвращал меня из тьмы. Он не использовал местоимений, которые мы применяли при профайлинге, не говорил «я», «мы» или «ты». – Они наблюдают за ними. Они знают, через что они прошли, знают, как они выжили.

Я шагнула вперед, так что могла бы положить голову ему на грудь.

– Они следили за моей мамой – несколько недель, месяцев или лет, а я даже не могу вспомнить всех городов, где мы жили. Я – лучший свидетель, что у нас есть, а я не помню ни одной полезной детали. Ни единого лица.

Я пыталась. Я провела в этих попытках не один год, но мы так часто переезжали. И каждый раз мама говорила мне одно и то же.

Дом – это не место. Дом – это люди, которые тебя любят. Всегда, вечно, несмотря ни на что.

Всегда, вечно, несмотря ни на что.

Всегда, вечно…

И тогда я вспомнила: я была не единственным человеком, которого мама обещала любить. Я не была единственным свидетелем. Я не знала, что сделали с моей мамой и в кого она превратилась. Но кто-то другой знал. Кто-то знал ее. Кто-то ее любил.

Всегда, вечно, несмотря ни на что.

Глава 18

Моя сестра, Лаурель, казалась маленькой для своего возраста. Педиатр предположил, что ей около четырех – здорова, за исключением нехватки витамина D. Это, в сочетании с бледной кожей и теми скудными сведениями, которые мы узнали у самой Лаурель, привело нас к выводу, что она бо́льшую часть жизни провела взаперти – вполне вероятно, под землей.

За прошлые десять недель я видела Лаурель дважды. Понадобились почти сутки, чтобы устроить нынешнюю встречу, и, если агенты Бриггс и Стерлинг не изменят своего решения, она станет последней.

Это слишком опасно, Кэсси. Для тебя. Для Лаурель. Поучения агента Стерлинг отдавались в ушах, пока я наблюдала, как младшая сестра, которую я едва знала, стоит напротив качелей, рассматривая их с вниманием, которое совершенно не подходило ее детскому личику.

«Как будто ты видишь что-то, что остальные не видят, – подумала я. – Воспоминание. Призрака».

Лаурель редко разговаривала. Она не бегала. Она не играла. Какая-то часть меня надеялась, что на этот раз она будет больше похожа на ребенка. Но она просто стояла, в трех метрах и во множестве световых лет от меня, такая же неподвижная и неестественно тихая, как в тот день, когда я нашла ее посреди залитой кровью комнаты.

Ты совсем юная, Лаурель. Ты стойкая. Тебя взяли под защиту. Мне хотелось верить, что в будущем у Лаурель все будет нормально, но мою сестру родили и воспитывали, чтобы она заняла место за столом Мастеров. Я понятия не имела, будет ли с ней хоть когда-нибудь «все нормально».

В течение тех недель, пока Лаурель находилась под опекой ФБР, никому не удалось получить от нее никакой полезной информации. Она не знала, почему мы ее забрали. Она не могла – или не хотела – описать Мастеров.

– Судя по степени износа этой карусели, я бы предположила, что игровую площадку построили между 1983-м и 1985-м. – Слоан подошла ближе. Это агент Стерлинг предложила взять с собой еще кого-то из прирожденных. Я выбрала Слоан, потому что она больше остальных сама похожа на ребенка – и с меньшей вероятностью заметит, насколько пострадала психика Лаурель.

Слоан успокаивающе сжала мою руку.

– В Эстонии есть вид спорта под названием «киикинг». Игроки стоят на огромных качелях и пытаются прокрутить их на триста шестьдесят градусов.

У меня было два варианта: либо стоять и слушать, как Слоан рассказывает мне все, что знает об игровых площадках, пытаясь меня успокоить. Либо поговорить с сестрой.

Словно услышав мои мысли, Лаурель развернулась, оторвав взгляд от качелей, и посмотрела на меня. Я шагнула к ней, и она снова повернулась к качелям. Я присела на колени рядом с ней, давая ей время приспособиться к моему присутствию. Слоан подошла и села на соседнее сиденье качелей.

– Это моя подруга Слоан, – сообщила я ей. – Она хотела с тобой встретиться.

Никакой реакции.

– Существует двести восемьдесят пять разных видов белок, – объявила Слоан в качестве приветствия. – И это не считая доисторических белкоподобных видов.

К моему удивлению, Лаурель наклонила голову набок и улыбнулась Слоан.

– Числа, – отчетливо произнесла она. – Люблю числа.

Слоан дружелюбно улыбнулась Лаурель.

– В числах есть смысл, даже когда его нет больше нигде.

Я сосредоточилась на Лаурель, которая осторожно подошла ближе к Слоан. «Числа успокаивают, – подумала я, пытаясь увидеть мир глазами младшей сестры. – Они знакомы. Для людей, которые привели тебя в этот мир, числа неизменны. Высший порядок. Высший закон».

– Тебе нравятся качели? – спросила Слоан. – Это второй из моих любимых способов использовать центробежную силу.

Лаурель нахмурилась, когда Слоан начала осторожно раскачиваться взад-вперед.

– Не так, – уверенно сказала она.

Слоан остановилась, и Лаурель вышла вперед. Она протянула руку и провела крошечными пальчиками по звеньям цепи, на которой висели качели.

– Вот так, – сказала она Слоан, прижимая запястье к металлической цепочке.

Слоан встала и повторила движение Лаурель.

– Вот так?

Лаурель приподняла качели и аккуратно обернула цепь вокруг запястья Слоан.

– Обе руки, – пояснила она. Пока моя четырехлетняя сестра болезненно медленно обматывала цепью второе запястье Слоан, я наконец осознала, что она делает.

Цепи на запястьях. Оковы.

Я пыталась догадаться, что Лаурель видит, глядя на качели, и теперь я знала.

– Браслеты, – сказала Лаурель, и ее голос звучал радостно, как никогда. – Как у мамочки.

Если бы я уже не сидела на земле, эти слова, возможно, заставили бы меня опуститься на колени.

– Мама носит браслеты? – спросила я у Лаурель, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно.