Стеклянная шестерёнка - Акили

представляло собой внушительное здание, поделённое на множество крохотных комнат. В приёмной каждый день бродило много людей, и каждый приносил свои просьбы к хранителям правопорядка. Констебль за стойкой с усталым видом регистрировал их все, а затем или приглашал посетителя дальше в глубину участка, или прощался.

На досках повсюду развешаны объявления о розыске с самым разным содержанием. Отовсюду слышались постукивание клавиш печатных машинок, шорох страниц, скрип карандашей и тихие разговоры, которые для местных бобби давно слились в единый поток рутины.

Эдельхейт пересёк приёмную с хозяйским видом, словно был тут неоднократно. Никто из констеблей его не остановил, а двое даже поприветствовали почтительными кивками. Всё-таки дело о взрыве в День прогресса громкое, и, раскрыв его, Эдельхейт приобрёл определённую репутацию в кругах правопорядка, да и имя Вильямсона помогало. Эдельхейту без проблем выдали нужные документы, и он расположился за столом в одном из укромных уголков архива.

Свет здесь едва проникал в помещение из маленького окна под потолком. В блёклых лучах солнца кружились многочисленные пылинки. Воздух был спёртым и тяжёлым. В середине комнаты стояли массивные столы с множеством ящиков, по виду напоминавших сейфы. Вдоль стен тянулись стеллажи с подписанными коробками перфокарт и книгами. В отличие от рутинно-суетного состояния участка, в архивах всегда стояла тишина, как в библиотеке. Слышалось лишь тихое жужжание настольных светильников.

Эдельхейт выложил перед собой стопку бумаг – дело Стонбая. Когда процесс над газетчиком окончательно будет закрыт, вся эта стопка превратится в компактные перфокарты. А пока люди ещё не научились считывать с них информацию без вводного устройства и на суде предпочитали обычную бумагу.

Взрыв фабрики стал самым громким преступлением, но и без него набралось много сведений о махинациях Стонбая с финансами. Большую часть этого Эдельхейт предоставил полиции сам, но кое-что они нашли сами по отчётам сбежавшего бухгалтера Стонбая. Почти на каждый год приходилось какое-нибудь мелкое или большое мошенничество. Свободным оставался лишь самый первый год, с которого началась эпоха прогресса Гласстона. Двадцать пять лет назад…

Можно уже не спрашивать Вильямсона, какой давней историей грозил ему при аресте Стонбай. Ради последней сенсации тот мог перевернуть её с ног на голову. Вильямсон отлично знал натуру Стонбая, а потому испугался угрозы.

Но Стонбай обезврежен. Мог ли у него быть не просто исполнитель, но полноценный сообщник? Причем достаточно верный, чтобы не сбежать, а продолжить вредить Вильямсону. Погоня за сенсацией после разоблачения вполне могла превратиться в погоню за местью.

За ответами на эти вопросы Эдельхейт и пришёл сюда. Говорить с самим Стонбаем смысла нет. По словам констебля Хиггинса, преступник всё отрицал, но грозил всеми карами Вильямсону, пока адвокат не посоветовал Стонбаю заткнуться.

Глаза Эдельхейта бегали по строчкам в поисках полезных деталей. Мысль вертелась в голове, но требовала подтверждения, объективного взгляда со стороны. И Эдельхейт его нашёл – «Психологический портрет Чарльза Стонбая». И чем больше детектив вникал, тем более убеждался в одном: Стонбай был слишком скрытен и ревнив, когда дело касалось информации. Бумаге он доверял больше, чем людям, а потому у него не могло быть столь осведомлённого помощника.

Это означало, что взломщик и подрывник – не более чем просто наёмник, который, однако, большой профессионал. Если он понял, что попало ему в руки с деньгами, то мог и попытаться извлечь из этого выгоду. А поскольку чертёж не закончен и имел потенциальную ценность лишь для гениального изобретателя, то круг возможных покупателей довольно узок.

«Я бы даже сказал: предельно узок. И в пределах Глассона сводится всего к одному имени».

Глава 8. Полёт

Винс шёл по мощёной дороге к аэровокзалу как хозяин положения. Богачи из семей промышленников и торговцев, юристов и аристократов всех мастей проходили мимо с чемоданами и не обращали на Винса ни малейшего внимания.

Рабочую одежду он сменил на чистый сюртук, кепку – на фетровую шляпу-цилиндр, а водительские гоглы – на трость с блестящим набалдашником и небольшой кожаный чемодан. Винс здоровался с незнакомыми богатыми людьми, словно ходил у них в приятелях, и всячески изображал воспитанного джентльмена, словно всю жизнь жил по этим правилам. Даже Джеймс сейчас бы его не признал. И этот образ позволял Винсу полностью слиться с толпой спешащих на свой рейс пассажиров.

Он завернул за угол и вышел на огромный причал, над которым парили три дирижабля. Четвёртый вдалеке уже приближался к горам, за которыми его ждал маленький курортный городок с горячими источниками и лечебными банями. Добраться туда быстро можно только по воздуху, в то время как путь на паромобиле занял бы вчетверо больше времени по ухабистым дорогам.

Винс сразу узнал на причале нужный ему дирижабль в виде надутого эллипса зелёного цвета, с выжженной печатью компании Милсворда. Хоть по размеру он и уступал другим аэростатам, человеку с земли всё равно казался гигантом. Это был дирижабль первого класса обслуживания. Летел всего несколько часов в одну сторону, зато оборудован такими удобствами для пассажиров, словно собирался пересекать океан.

Всё было готово к отлёту: дирижабль пришвартован к мачте, гайдроп плотно закреплён, персонал проверял газохранилище на отсутствие пробоин и исправность воздушных клапанов, а грузчики ставили чемоданы с бирками на подъёмник под пристальными взглядами пассажиров.

Казалось, они подозревали каждого работягу в том, что тот что-то испортит, сломает или утащит из их вещей. Дама в возрасте громко зашипела, когда при погрузке её чемодан краешком задели о другой. Господин пригрозил наказать, если с его коллекцией фарфоровых статуэток что-то случится. Весьма нервная и худая женщина в вуали до последнего не хотела расставаться со своим багажом и что-то говорила про мундир покойного мужа.

Винс смотрел на это и снисходительно вздыхал. Он менял облик как перчатки, и сегодня был в стане богатеев по одной весомой причине… причине, которая только что подъехала с важным видом почти к самому причалу.

* * *

Вильямсон вышел из паромобиля через любезно открытую водителем дверцу. Пока тот суетился с багажом, фабричный магнат с хозяйским видом оглядел зелёный дирижабль. Милсворд может бесконечно гордиться, что когда-то выкупил воздушную компанию, но без паровых двигателей Вильямсона эти дирижабли недалеко бы ушли от обыкновенных шаров с горелками.

Вильямсон поёжился от ветра и направился к дирижаблю в надежде, что на этот раз билетёр ничего не попутает и не станет спрашивать у него билет. Предыдущего, кажется, за это уволили. Вильямсон мог ездить на любом транспорте, основанном на своих технологиях, абсолютно бесплатно и приходить без предупреждения.

Иногда это доставляло персоналу неудобство,