Хрустальная сказка - Макс Рейн

Лексуса забрали в больницу, где его подлатали врачи. Неделю он пролежал дома. В отчаянии пожаловался на обидчика маме. Та молча слушала, прикладывала холодный компресс к его лбу, обрабатывала ссадины, но в её движениях читался автоматизм, будто она выполняла обязанность.

– Так не бывает, чтобы люди просто так придирались, – наконец сказала она, промакивая капли крови, выступившие на плохо заживающей ранке. – Твой Олаф ведь не лезет ни к кому другому. Думаю, проблема в тебе.

– Я ни при чём! – горячо запротестовал Лексус, с трудом приподняв голову. – Просто он знает, что сильнее и что я его не ударю.

– Вот и правильно, – в голосе матери появились учительские нотки. – Сила человека в правде. Если Олаф неправ, судьба сама преподаст ему урок.

Лексус смотрел на мать, стараясь понять ее своими сотрясёнными мозгами. Но не получалось. Он лежал и страдал от невыносимой, раздирающей боли. То ли физической, то ли душевной – не разберешь. Ясно было одно – мать в школу не пойдет. Заступиться за него некому, и пытка по имени Олаф продолжится.

Так бы, наверное, и было, если бы не тот самый случай, который врезался в память навсегда. Приближалось Рождество. Школа пахла хвоей и мандаринами, в актовом зале репетировали праздничное шоу. Учитель музыки, прослушав песню Лексуса, задержал его после уроков.

– По-моему, очень хорошо, Алекси, – в голосе педагога звучало искреннее восхищение. – Не хочешь спеть на шоу?

«Хочу ли я?» – Сердце восторженно затрепетало. – Ещё бы! – выдохнул Лексус пересохшими губами.

– Отлично. Вставлю твой номер в программу. Готовься!

Лексус не помнил, как оказался дома. Его распирало новое незнакомое чувство – гордость, смешанная с предвкушением триумфа. В теле ощущалась необыкновенная лёгкость. «Это только начало!» – думал он. Если его сейчас оценили, что же будет потом? А потом… Он мечтательно прищурился. Вот она – его звезда – загорается в небе, а из каждого стокгольмского окна льется его неподражаемый голос. «Представляю, как удивится мама…»

Начались репетиции. Подбор костюма. Декорации. Каждый день наполнялся ожиданием чуда. Лексус засыпал и просыпался с мелодией в голове, прокручивая каждую ноту, каждый аккорд. Генеральная репетиция прошла без сучка, без задоринки. И вот настал день икс.

Актовый зал гудел как улей. Блестящие ёлочные шары отражали свет люстр, в воздухе пахло корицей и волнением. Мама сидела в четвёртом ряду – белая шёлковая блузка, лёгкая улыбка. Такая красивая.

Старшеклассники вышли на сцену и торжественно открыли концерт. Все шло четко по сценарию. Сначала прозвучал рождественский гимн. Затем девочка из восьмого класса сыграла прелюдию Баха. Далее шли скрипачи. И вот пришёл черёд Лексуса.

Он важно вышел на сцену – в тёмно-синем пиджаке и голубой рубашке, с зализанными назад волосами. Сел на стул, поправил гитару, поставил ногу на специально приготовленную подставку, посмотрел на зрителей и окаменел. В первом ряду прямо перед ним, развалившись в кресле, сидел Олаф, выставив средний палец и нагло ухмыляясь. Лексус постарался взять себя в руки. Быстро перевел взгляд в глубь зала, стараясь зацепиться за что-нибудь приятное. Но глаза то и дело возвращались к Олафу.

Лексус не мог сосредоточиться. Провел пальцами по струнам, извлекая из них грубый фальшивый звук. Кровь прилила к лицу. Он еще раз тронул струны, и они вновь отозвались дребезжанием. По залу прокатился смех. Лексус заерзал на стуле, подкрутил колки, настраивая гитару, и сделал третью попытку. Гитара скрипуче взвизгнула. Зал разразился хохотом.

Лексус, несмотря на овладевающее им отчаяние, хотел снова поправить настройки, но с ужасом заметил, что струны гитары неправильно расположены. На колок для четвертой струны натянута шестая, а место шестой заняла четвертая. «Как такое могло произойти?» – Он не верил своим глазам. И тут его осенило: «Олаф!» Лексус поднял глаза на своего преследователя. Тот сползал с кресла от смеха, лицо и тело тряслись, наглых глаз видно не было.

Занавес закрыли. Выход Лексуса закончился, даже не начавшись. Весь спектакль неудачливый музыкант просидел бледный и подавленный. После концерта он поспешил к маме, торопясь объяснить ей, что произошло. Но мамина отчужденность остановила его.

– Не стоит садиться не в свои сани, – тихо произнесла она. Надеюсь, ты усвоил этот урок. Лицо ее оставалось спокойным, но Лексус уловил во взгляде разочарование и усталость. Он слабо улыбнулся, всеми силами скрывая, как сильно хочет умереть.

Ночью он не спал, мысленно прокручивая каждую секунду своего провала. Вот он стоит на сцене, спокойный и торжественный. Там, в глубине зала, сидит мама – гордая и счастливая. А над всем этим нависает чудовищная и всесильная фигура Олафа Вингарда. Хозяина его жизни. Лексус вдруг ясно увидел лицо обидчика, довольное и нахальное. В усмешке Олафа было много уровней, и все они опускали Лексуса на самое дно.

Лексус почувствовал, что ему становится дурно. «Нет, так не может продолжатся. Этому нужно положить конец».

На следующий день, во время перемены, Лексус подстерёг Олафа и со всей силы врезал ему кулаком в лицо. Тот завопил и бросился наутёк. Лексус не стал догонять противника. Стоял как зачарованный, удивлённо глядя ему вслед. Руки дрожали. «Что это было? Что случилось с всесильным Олафом?» И вдруг стало легко и ясно. Злобного преследователя в его жизни больше нет.

Лексус неторопливо вышел из школы. Прислушался к себе, пытаясь разобраться в новых ощущениях. «Нет, так не разберёшь. Странное чувство – непринуждённое, чистое… Как будто музыка в груди».

Больше Лексуса никто не трогал. Олаф его избегал, а другие ребята зауважали. Лексус хорошо усвоил урок: «Сила вовсе не в правде. Прав тот, кто сильнее». Он твёрдо решил – больше никому не позволит лезть в его жизнь грязными руками. Лучше умереть.

И сейчас, бродя по холодному ночному городу, вдыхая сырой воздух, пропитанный ненавистью, он знал: Тора ждёт месть страшнее той, что настигла Олафа. Гораздо страшнее. Но сначала нужно его найти.

Уже рассвело, когда Лексус подошёл к дому. В подъезде он столкнулся с женщиной, медленно спускавшейся по лестнице, и отпрянул от неожиданности. Он не рассчитывал встретить кого-то в такую рань. Соседка тепло взглянула на него, напомнив маму. Он заметил оброненную перчатку.

– Ваша? – Лексус поднял её и протянул женщине. Она благодарно кивнула.

У дверей соседка обернулась:

– Это случайно не вашу игру на гитаре я слышу за стеной?

Лексус ощетинился, ожидая очередную порцию критики. Женщина, видимо, прочла это по его лицу.

– Замечательная музыка, мне очень нравится. – Её интонация казалась искренней.

***