Загадка камеры № 13 - Жак Фатрелл

– Пусть так, – подтвердил профессор.

– И что бы вы хотели иметь из одежды?

– Только самое необходимое, – ответил Мыслящая Машина. – Обувь, носки, брюки и рубашку.

– И вы, конечно, позволите себя обыскать?

– Со мной должны обращаться точно так, как с другими заключенными, – напомнил Мыслящая Машина. – Уделяя внимания не более, но и не менее.

Какое-то время ушло на то, чтобы получить разрешение на проведение эксперимента и решить некоторые организационные вопросы. Поскольку все трое были влиятельными людьми, им удалось уладить необходимые формальности по телефону, хотя руководство тюрьмы, которому объяснили, что речь идет о чисто научном опыте, немного смутило, когда они узнали, кто именно окажется у них в роли заключенного. Такого пленника, как профессор Ван Дузен, у них еще не было.

Надев на себя то, что ему придется носить во время заключения, Мыслящая Машина позвал пожилую женщину, выполнявшую у него обязанности домработницы и кухарки.

– Марта, – сказал он, – сейчас двадцать семь минут десятого. Я уезжаю. Ровно через неделю в половине десятого эти два джентльмена и, возможно, еще один или двое других будут ужинать со мной здесь. Запомните, что доктор Рэнсом обожает артишоки.

Вскоре всю троицу доставили в Чисхольмскую тюрьму, где их ждал начальник, которого уже проинформировали по телефону о сути дела. Из услышанного он понял только то, что его заключенным будет знаменитый профессор Ван Дузен, которого он должен оставить в камере на неделю, и что хоть он не совершил никакого преступления, но с ним следует обращаться так же, как и с остальными узниками.

– Обыщите его, – распорядился доктор Рэнсом.

Это было сделано самым тщательным образом, однако у Мыслящей Машины ничего не нашли. Карманы его брюк оказались пустыми, а на белой рубашке их вообще не было. Обувь и носки тоже проверили, для чего их пришлось снять. Результат оказался таким же. Когда наконец неприятная процедура закончилась и профессор обулся, наблюдавший за ней доктор Рэнсом почти пожалел о своем участии в этом деле. И не только из-за нулевого итога: глядя на бледное лицо и тонкие руки, он понял, насколько физически слабым, не крепче ребенка, был его оппонент.

– Вы уверены в том, что поступаете правильно? – спросил он Мыслящую Машину.

– А у меня есть иной способ убедить вас? – поинтересовался тот вместо ответа.

– Увы, нет.

– Вот видите. Тогда я все же сделаю это, – буркнул профессор, и из-за его сердитого тона сочувствие, внезапно возникшее к нему у доктора Рэнсома, мгновенно исчезло.

Он решил довести эксперимент до конца, подумав, что его результат станет хорошим уроком профессору за излишнее самомнение.

– У мистера Ван Дузена точно не будет ни малейшей возможности связаться с кем-то из внешнего мира? – уточнил Рэнсом.

– Абсолютно исключено, – ответил начальник тюрьмы. – Заключенному не положено никаких письменных принадлежностей.

– А ваши тюремщики не смогут передать послание от него?

– Ни единого слова, – заверил начальник тюрьмы. – Можете быть уверены в этом. Они доложат обо всем, что он скажет, и все, что он попытается им передать, отдадут мне.

– Все это выглядит просто замечательно! – констатировал мистер Филдинг, который уже по-настоящему увлекся происходящим.

– В случае если он сдастся, – сказал доктор Рэнсом, – и попросит дать ему свободу, надеюсь, понятно, что вам следует выпустить его?

– Разумеется, – кивнул начальник тюрьмы.

Мыслящая Машина слышал весь этот диалог, однако молчал и терпеливо ждал, пока переговоры наконец закончатся.

– У меня есть три маленькие просьбы, – буркнул он, когда все детали были уточнены. – И вы можете удовлетворить их или нет, как сами пожелаете.

– Никаких привилегий у вас нет, – предупредил его мистер Филдинг.

– Я ни о чем особом и не прошу, – резко ответил профессор. – Мне нужен какой-нибудь зубной порошок. Купите его сами, чтобы не сомневаться. И я хотел бы иметь одну пятидолларовую и две десятидолларовые купюры.

Доктор Рэнсом, мистер Филдинг и начальник тюрьмы обменялись удивленными взглядами, и они касались не первой просьбы, а денег.

– Кто-то из тех, с кем предстоит общаться нашему другу, может польститься на взятку? – спросил Рэнсом начальника тюрьмы.

– Нет, во всяком случае, когда речь идет о сумме в двадцать пять долларов, – услышал он в ответ.

– Тогда пускай, – сказал мистер Филдинг. – Я думаю, это не повредит.

– И какова третья просьба? – спросил доктор Рэнсом.

– Я хочу, чтобы мне до блеска начистили обувь, – ответил Мыслящая Машина, после чего присутствующие снова удивленно переглянулись.

Последняя просьба показалась им верхом абсурда, поэтому они согласились на нее тоже.

Покончив с приготовлениями, Мыслящую Машину повели к месту предстоящего заключения.

– Вот камера номер тринадцать, – сказал начальник тюрьмы, когда они, оказавшись в длинном коридоре, миновали две двери и остановились у третьей. – В ней мы содержим приговоренных к смерти убийц. Никто не может покинуть ее без моего разрешения, и никто из сидящих в ней не сможет связаться с внешним миром. Я могу поручиться за это собственной репутацией. Мой кабинет находится через три двери от нее, и я сразу услышу любой необычный шум.

– Вас устраивает эта камера, джентльмены? – как всегда, с ироничными нотками в голосе спросил Мыслящая Машина.

– Несомненно! – прозвучало в ответ.

Когда тяжелая дверь открылась и Мыслящая Машина шагнул в темноту, они услышали странный звук, слово множество маленьких лап застучали по полу.

Начальник тюрьмы закрыл дверь и запер на два замка.

– Что это там за шум? – спросил доктор Рэнсом сквозь прутья решетчатой двери.

– Крысы. Тут их целые полчища, – ответил Мыслящая Машина.

Трое мужчин, пожелав ему спокойной ночи, уже собирались уйти, когда он позвал их.

– Сколько сейчас точно времени, господин начальник тюрьмы? – спросил он.

– Семнадцать минут двенадцатого, – ответил тот.

– Я приду к вам в офис через неделю в половину девятого, – пообещал Мыслящая Машина.

– А если вы не сделаете этого?

– Ни о каком «если» не может быть и речи.

Глава II

Чисхольмская тюрьма представляла собой огромное гранитное четырехэтажное здание, стоявшее в центре большого открытого пространства. Ее окружала каменная стена высотой в восемнадцать футов и настолько гладкая, как с внутренней стороны, так и с наружной, что на нее не смог бы вскарабкаться даже самый опытный скалолаз. Вдобавок стену венчал частокол из заостренных пятифутовых стальных прутьев. Таким образом, все это сооружение служило непреодолимой границей между свободой и заточением, поскольку, даже выбравшись из камеры, никто не смог бы вырваться за пределы тюремной территории.

Двор, расположенный вокруг здания, имел ширину в двадцать пять футов – именно такое расстояние отделяло тюрьму от стены. В дневное время он служил местом для прогулок имевших на это право заключенных, которое, конечно же, не распространялось на обитателей камеры номер