Последний Робин Гуд Европы - Михаил Ротарь

Мод долго молчал, но всё-таки начал излагать суть дела:

– Я никогда не был ангелом, и за всю свою жизнь никогда от других ничего другого не требовал. Пил пиво и шнапс, трахал всех баб, что попадались, а в промежутках зарабатывал на жизнь. Сейчас у меня хороший бизнес. Но однажды одна из подруг заявила: «Я беременна!» Я уточнил все детали, навёл справки. Всё сошлось: это мой ребёнок! Это было лет пять назад, и тогда мне было тридцать. Я и сам не урод, и эта сука Эрика симпатяга, а наша Инга родилась просто красавицей!

Он положил перед Андерсом две фотографии: на одной была очень красивая брюнетка с длинными волосами, а на другой – маленькая девочка, похожая на куколку.

Заявитель, между тем, продолжил:

– Мы вскоре поженились, а она оставила себе девичью фамилию. Года четыре пожили нормально. Втроём объездили всю Европу, от Испании до Исландии, и всё мне казалось каким-то сладким сном. Но потом случилось что-то непонятное: Эрика стала куда-то исчезать. Бывало, она пропадала на несколько дней, но ничего в своё оправдание потом не говорила. Впрочем, и у меня тогда бывали лёгкие романчики на стороне, и я ей всё прощал. Я оставался с Ингой, а если надо было куда-то уезжать по делам, отвозил её к своим родителям, на побережье.

Мод назвал тот рыбацкий посёлок, где он вырос, и у Андерса даже защемило сердце.

Теперь он не сомневался: перед ним сидит сын капитана, который когда-то спас ему жизнь!

Но он постарался ничем не выдать своего волнения.

А «Смельчак» продолжал:

– В конце концов, мне это надоело: ни готовить она не умела, ни дома убирать. Да и памперсы Инге надевать и в садик её отводить приходилось только мне. А Эрика занималась только собой: спала до обеда, потом ходила по всяким соляриям и бассейнам. И хотя в постели она была богиней, я всё-таки решил: нам надо расстаться. Суд постановил: «Дочь остаётся жить у отца, поскольку у матери нет средств для её содержания и собственного жилья. Но на выходные она имеет право забирать её к себе». И даже время передачи Инги они определили, с точностью до получаса!

Андерс с удовольствием выслушал бы продолжение этой типичной семейной истории, но в его сейфе лежало пять незаконченных дел, и все они были достаточно серьёзными.

Мод, увидев раздражение на его лице, стал излагать уже более конкретно:

– Эрика забирала Ингу каждую пятницу вечером, а по воскресеньям её возвращала. Сначала Инга была рада видеть маму: она сильно переживала из-за нашего развода. Но довольно скоро она стала возвращаться оттуда какой-то подавленной. Я много раз спрашивал, почему она так расстроена, но она всегда отмалчивалась. А однажды, расплакавшись, стала рассказывать такие вещи: мама постоянно водила её по каким-то квартирам или гостиницам. Там взрослые дяди сначала угощали её сладостями, а потом трогали и ласкали: и её грудь, и спинку. Потом они раздевались догола, её тоже раздевали, и ласкали уже не только руками, но и языками. Затем эти дяди доставали из трусов такие толстые «штучки». Она называла их «сисалами». Они заставляли её их облизывать и засовывать себе в рот. Дяди громко кричали, когда оттуда появлялся какой-то «белый крем». Они размазывали его по её лицу и телу, и только тогда оставляли в покое. А иногда мама тоже раздевалась, и эти дяди вставляли в неё свои «сисалы», в разные места.

Андерс всё понял, хотя даже его передёрнуло: речь шла о педофилии.

Подобные скандалы постоянно сотрясали Ватикан, да и не только его: в добропорядочной Великобритании этим были грешны даже некоторые премьер-министры.

Но подобное дело находится не в его компетенции: это дело «полиции нравов».

На всякий случай он переспросил:

– А вашу дочь при этом не избивали? Она ничего подобного не упоминала?

Если бы Мод ответил утвердительно, к этому делу добавлялась другая статья, и оно осталось бы в его ведении.

Но тот уверенно замотал головой:

– Нет, про насилие она не говорила.

И Андерс набрал знакомый телефон.

– Бригита! Срочно дуй ко мне: это по твоей линии!

* * *

Бригита Сондерс, урождённая Сондецка, работала в «полиции нравов» уже десять лет.

Потомок польских эмигрантов, она любила и ту страну, где жила, и ту, откуда много лет назад из-за войны бежали её предки.

Кроме языка государственного, она свободно владела родным польским, кроме того, русским и английским, а недавно стала изучать немецкий.

Именно из-за знания языков её и пригласили на эту работу.

Зарплата её была «более чем достойной», но и требования там были невероятно высоки.

С ними регулярно проводили занятия по психологии, медицине и изучении сексуальных культур различных стран и эпох.

Чтобы бывшие девочки-мечтательницы и пламенные юноши не терялись в критических ситуациях, их частенько водили на экскурсии: в мертвецкие, на кладбища, в психиатрические больницы.