Не жди меня долго - Анна Князева

– Не сказать, что близко. Так, поверхностно. Как радушный хозяин отеля знает гостя.

Стерхова выдержала паузу и вдруг наклонилась вперед:

– Тогда объясните, зачем вы звонили ему в десять часов вечера в день убийства?

Кошелев резко вздрогнул. Его глаза беспорядочно забегали по комнате, пальцы нервно сцепились в замок.

– Я… Простите… Можно воды? – выдавил он с заметным усилием.

Анна кивнула, налила из графина воды и протянула ему стакан. Кошелев взял его обеими руками и начал медленно пить, растягивая каждый глоток. Когда пауза стала неловкой, он наконец отставил стакан и тихо заговорил:

– Воронин просил поменять номер. Сказал, сказал, что этот ему не нравится. Я позвонил, пообещал зайти к нему, но… меня срочно вызвали на кухню. И я не смог.

Стерхова изучающе оглядела его, затем тихо и отчетливо произнесла:

– Вы под подозрением, Виктор Петрович. Ваш звонок – важная улика. Прошу рассказать в хронологическом порядке, что вы делали после того, как позвонили Воронину.

Кошелев побледнел и начал сбивчиво бормотать что-то невнятное. Потом вдруг замолчал, втянул носом воздух, как перед прыжком в ледяную воду, и неожиданно выпалил:

– Я приходил к нему вечером!

– Во сколько? – быстро спросила Стерхова.

– В половине одиннадцатого.

Их разговор походил на перепалку: после каждого четкого вопроса следовал ответ на грани отчаяния.

– Поднимались на лифте или по лестнице?

– На лифте.

– Встретили кого-нибудь?

– Нет, никого.

– Что было дальше? – Анна не позволяла ему передохнуть.

Кошелев всхлипнул, закрыл ладонями лицо, и прорыдал сквозь растопыренные пальцы:

– Его дверь была приоткрыта… Я вошел… и увидел Воронина на кровати… Он был мертв… Мне стало страшно… я выбежал в коридор и захлопнул дверь. Потом на лифте спустился вниз… чтоб не попасть на камеры…

Анна не спешила реагировать на слова Кошелева, позволяя страху и чувству вины взять над ним верх. Затем, ставя точку, твердо произнесла:

– Если бы вы сообщили об этом сразу, убийца, возможно, уже был бы пойман.

Кошелев виновато всхлипнул.

– И вот еще что… Когда я выходил из номера Воронина, меня заметила Гапова. Ее дверь была приоткрыта. Я видел ее лицо через щель.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно. Я боялся, что она на меня донесет.

Чуть помолчав, Стерхова достала бланк протокола и начала его заполнять.

Кошелев называл свои данные прерывисто, перемежая слова тяжелыми вздохами.

Неожиданно дверь резко распахнулась, и в штаб ворвалась Эльвира Шабтаевна. Фигура – словно отлитая из стали, шаг – стремительный и отточенный. Было видно, что эта женщина привыкла входить без стука, и говорить, не стесняясь. За ней семенил белый шпиц.

Она окинула Анну тяжелым взглядом и заговорила сразу, без предисловий – тоном, не допускающим возражений:

– Вы не имеете права допрашивать моего сына!

– Выйдите за дверь. – Спокойно сказала Стерхова. – Когда мы закончим, я приглашу вас.

Эльвира Шабтаевна вскинула подбородок, придвинула стул и с демонстративным вызовом села рядом с сыном. Шпиц заскочил на ее колени и свернулся калачиком.

– Я не уйду отсюда, пока не пойму, что происходит.

Стерхова молча дописала протокол и протянула его Кошелеву.

– Подпишите.

Прежде, чем он успел его взять, Эльвира Шабтаевна выхватила лист из рук следователя и стала читать. Спустя несколько минут, она приказала сыну:

– Подписывай, раз такой дурак.

Кошелев уставился на нее непонимающим взглядом.

Она властно повторила:

– Подписывай!

Кошелев подписал. После этого они удалились: мать и сын – стареющий ребенок под защитой материнской руки.

Стерхова проводила их взглядом, выждала время и тоже направилась к выходу. Спустившись к ресепшну, попросила девушку-портье:

– Вызовите мне такси.

– Куда поедете? – спросила та.

– В администрацию морского порта.

Такси остановилось перед старым, массивным зданием. Серое, облезлое от времени и соленых ветров, оно походило на крепость. Анна поднялась по выщербленным и неровным ступеням. Прошедшие годы оставили на них отметины, как доказательства того, что со временем все на свете ветшает.

На пропускном пункте молодой дежурный нехотя поднял на нее глаза. Анна без лишних слов положила перед ним удостоверение подполковника Следственного управления Москвы. Он вздрогнул и тут же схватился за телефон. Быстро с кем-то переговорил. После минутной заминки дежурный вернул ей удостоверение и открыл турникет.

Коридоры администрации были хорошо освещены. Стерхова прошла мимо длинного ряда дверей, пока не оказалась перед двухстворчатой деревянной с медной табличкой «Приемная».

За столом в приемной сидела женщина средних лет с пристальным взглядом, в котором читалась бдительность.

– Вас ждут, Анна Сергеевна, – сказала она, кивнув на дверь.

Кабинет руководителя оказался просторным и светлым, с большим окном, выходящим на бескрайный простор океана. Из-за стола, заваленного документами, поднялся крупный мужчина с жестко очерченными скулами и короткой военной стрижкой.

– Карелов Алексей Николаевич, – представился он, протягивая руку. – Чем могу быть полезен, Анна Сергеевна?

После стандартного обмена любезностями Анна объяснила свой статус и задала вопрос:

– Несколько дней назад на территории порта снимали репортаж японские журналисты. У них было официальное разрешение?

Карелов уверенно кивнул:

– Конечно, я лично подписывал его.

– Они встречались с кем-то из сотрудников порта?

Он поднял трубку и коротко задал секретарше тот же вопрос. Через мгновенье та появилась в кабинете:

– Японские журналисты общались с Павлом Петровичем Гнилорыбовым.

Карелов пояснил:

– Гнилорыбов – наш старейший диспетчер. Около сорока лет в порту. Знает все.

Анна попросила отвести ее к диспетчеру, и секретарша проводила ее по запутанным коридорам в диспетчерскую порта. Помещение было тесным, заставленным столами с мониторами и заваленным папками с документами.

За тремя столами сидели молодые мужчины в форменных кителях. За четвертым – седой старик со строгим лицом и внимательным взглядом, спрятанным за толстыми стеклами очков.

– Павел Петрович Гнилорыбов, – представила его секретарша.

Он встал и протянул руку Анне.

– Вы кто?

Она ответила рукопожатием и показала свое удостоверение. Что-то ей подсказало, что с этим человеком без документа не обойтись.

Старик кивнул с уважением и готовностью:

– Чем обязан?

Стерхова отозвала его в сторону, чтобы поговорить без свидетелей.

– Около недели назад вы говорили с японцами… – начала она.

– Ну, как говорил. Они пришли с переводчицей. Общались через нее.

– О чем они спрашивали?

– Интересовались «Океанидой». Тем судном, что в девяносто втором году не вернулось. Я рассказал все, что знал: ушла и пропала.

– Слышали про судно «Северин»? – спросила Анна.

– Японцы про него тоже спрашивали, – Гнилорыбов нахмурился. – Но я такое судно не помню.

Анна достала фотографию кадра из фильма с пришвартованной у причала «Океанидой» и показала ему:

– Посмотрите на этот снимок. Ничего странного не замечаете?

Старик долго смотрел, а затем внезапно ткнул пальцем в край кадра:

– Да вот же ваш «Северин».