Убить Голиафа - Марина Валерьевна Герасимова

помощи. Виктор, по-моему, на всё способен. Ещё в девяностых он охмурил Лену, она искренне по нему сохнет до сих пор. Когда отец узнал, хотел его выгнать, но так разволновался, что умер. Делай выводы.

Сегодня я очень обрадовалась, думала, что между тобой, то есть Олегом, и Леной могут опять восстановиться хорошие отношения, они же так любили друг друга в молодости. Но я ошиблась. Не верю, чтобы Лена не поняла, что ты не Олег. Она же жена. Есть же какие-то тонкости, по которым жена всегда узнает мужа в постели. А вы были вместе. Впрочем, может быть, я ошибаюсь, ведь Олег и Лена – уже давно чужие люди.

Я видела запись Олега. Не думаю, что Кремль в этом участвовал. За президентом стоят наши. Я знаю, Пётр Алексеевич был одним из них. Они ещё сильны, хотя время идёт. Либералы и их влияние на внутреннюю политику, поддержка доллара, а не рубля, – это всего лишь кость собаке, чтобы не лаяла, чтобы выиграть время. Скорее всего, меморандум – это происки спецслужб. Ведь уже давно идёт эта война. Собственно, она никогда и не прекращалась. И 91-й год – это поражение в битве, а не в войне. Да и спецслужбы теперь есть такие, что ФСБ и ЦРУ – пешки в их руках. Хорошо, что Олегу хватило ума вернуться в Россию до подписания договора. Теперь уже не верю и в то, что случилось с твоей семьёй и с Олегом. Потому что жив остался ты, Дмитрий. Что-то здесь не так. Но зато, как кстати оказалась потеря памяти! Знаю, что есть препараты, лишающие человека памяти. Если во время их действия, применить гипноз, то можно заставить человека забыть выборочно только свою жизнь, самого себя, своих знакомых, знания в какой-то области, например, в физике. Это, конечно, если ты действительно ничего не помнишь. Впрочем, академик Зимницкий утверждает, что это именно так. По его словам, у тебя серьёзное поражение памяти.

Дмитрий, если всё, что с нами происходит, операция спецслужб, то я, возможно, не доживу и до вечера. Скорее всего, уйду от инфаркта миокарда, как и Пётр Алексеевич. И твой, вернее Олега, личный доктор Виктория Сергеевна. Её не стало в первые же дни после того, как ты очнулся. Возможно, она тебя узнала. Виктор сразу же после твоего пробуждения поменял весь персонал, даже своих охранников сменил. Оставил самых проверенных. Дом и так весь был в камерах, теперь же и прослушка повсюду, и количество наблюдающих за тобой увеличено в разы. Я спросила его, в чём дело. Он уверил меня, что Виктория Сергеевна действительно умерла от обширного инфаркта миокарда, беспокоиться не о чем, но перестраховаться всё же нужно. Если и я теперь уйду от инфаркта, значит, смена персонала и тотальное наблюдение – бутафория, которая не мешает кому-то делать свои дела.

Что ж! Я готова. Страха уже давно нет. За себя нет. За тебя – есть, за внуков боюсь. Им жить в этом мире. Каков он будет? С кем они будут? На чьей стороне? Неужели предадут наши с папой идеалы? Нашу любовь, мечту о великой, светлой, доброй, справедливой России, в которой «от каждого – по способностям, а каждому – по потребностям». Очень скучаю по твоему папе, по тому времени, когда он был простым офицером, а вы ещё были детьми. Каждый вечер плачу по твоему брату, думала, что по тебе, оказалось – по Олегу. По внуку, твоему сыну. Всё воображаю, как я спускаюсь по ступенькам, а Павлик вылезает из машины и бежит в мои объятья. Ему ведь всего семь лет было! Зачем ребёнка-то?

Я люблю тебя, сынок! Надеюсь, что ты во всём разберёшься. Хотя вы и близнецы, но у тебя более аналитический ум, поэтому ты и стал учёным, ни гуманитарием, а физиком-ядерщиком. Ты не представляешь, как я тобой гордилась, когда запускали андронный коллайдер, ведь в этом проекте ты тоже участвовал! У меня есть собрание всех твоих книг, – посмотри в моём кабинете. Возможно, они помогут тебе вернуть память.

И последнее. Никому не доверяй. Только Ванечке и Зине. Они всегда были искренни с нами. Ваня – предельно честный и порядочный человек. Я знаю, о чём говорю. Ведь не только мы когда-то им помогли, но и Зина однажды спасла меня. Да, да, спасла. Ещё в девяностых. Но не об этом речь.

Всё, дорогой. Верю в тебя. Люблю.

Я выключил фотоаппарат, достал карту памяти, взял в руки горсть камней и выбросил её вместе с камнями в реку. По воде сразу в нескольких местах пошли круги. Отложив фотоаппарат в сторону, я откинулся на спину, подложил руки под голову и уставился в небо. В вышине надо мной неслись облака. Я чувствовал себя оглушённым, и чтобы собраться, прежде чем делать какие-либо выводы, предпочёл ни о чём не думать. Только следил за несущимися высоко в небе лохматыми облаками.

В какой-то момент я опять увидел лицо Анны Сергеевны, то самое, которое только что рассказывало мне со слезами на глазах о горе бабушки, матери, жены. Она не старалась сдерживаться, слёзы текли из глаз ручьями вместе со струями воды из душа, а она всё говорила и говорила. Наставляла своего сына в последний раз.

Я ощутил пустоту внутри, как будто она проникла в меня вместе с прохладой земли, на которой я лежал. Не ту пустоту, которая была в голове в результате потери памяти. Другую пустоту, пустоту холода, что теперь ощущалась внутри моей груди. Я осознал, что я один, абсолютно один и внутри и снаружи. Даже Света, не успев заполнить эту пустоту полностью, только показав, что существует жар любви, уехала, покинула меня, оставив один на один. С чем? С пустотой?

Со стороны дома послышался шум. Наверное, приехали дети. Я встал и пошёл навстречу своему будущему, которое, как только что выяснилось, и не было моим.

Похороны

Гроб с телом Анны Андреевны для прощания был выставлен в холле возглавляемого ею фонда. Огромное помещение вместило в себя не менее пяти сотен народа. Люди по очереди подходили к гробу и клали цветы. Я, Лена и дети стояли в стороне. Рядом были Виктор и Андрей, по всему залу рассосредоточились охранники. В самом начале церемонии к нам присоединились тётя Зина и Иван, о которых говорила в своём последнем послании Анна Андреевна, и о которых я, как о близких семье людях, естественно, уже знал всё, что