Искатель, 1996 №3 - Игорь Данилович Козлов

На обратном пути, когда проходили мимо лестницы, ведущей в будку киномеханика, увидел, как наверху открылась дверь. На площадку вывалился Вовка Жук и окликнул:

— Эй, закурить есть?

— Есть.

— Иди сюда, — пригласил-приказал Жук.

В облепленной афишами комнате стрекотала киноустановка. За узким столом сидели Коська и Петька Базулевич, молчаливый неповоротливый тугодум, будто собранный из геометрических фигур — параллелепипедов, цилиндров, пирамид — и ужасно волосатый, отчего напоминал обомшелый бульдозер. Даже воняло от него не сивухой, а соляркой: работал, как и Жук, водителем в леспромхозе. В центре стола выстроились бутылки с самогоном — три полные, заткнутые пробками из свернутых газет, а четвертая почти пустая. Рядом с бутылками лежал хлеб, сало и пирожки с поминок.

— Садись, — Вовка указал на кушетку рядом с собой, — давай, что там у тебя.

Лешка положил на стол пачку «Примы». Вовка Жук закурил, навесил над бутылками плотное облако дыма. Пыхтел так заразительно, что к пачке потянулись и остальные.

— Дай еще стакан, — приказал Жук Коське. Разлив на четверых остатки из первой и вторую бутылку, предложил — Ну, глотнем по капельке, по капельке, чем поят лошадей. — Выпив, промокнул рот тыльной стороной волосатой ладони, процедил: — Х-хо-р-рош! Интересно, где она дрожжи достает?

— Олька, старшая ее, в райцентре на хлебозаводе работает, — ответил Коська, который почти не выбирался из будки, но знал все обо всех.

Жук проследил, как Лешка справился с самогонкой, поощрительно хлопнул по плечу:

— Достойная смена растет!.. В школе учишься? Какой класс?

— Восьмой, но должен в девятом, на год позже пошел.

— Молодец, аттестат зрелости получишь по заслугам! — хохотнул Жук.

— Новенькая, Юлька, тебя учит? — спросил Коська. Дождавшись ответа, скривил по-обезьяньи мордочку, многозначительно бросил: — Что я вам сейчас расскажу!.. — Он несколько раз затянулся, интригуя слушателей, медленно выпустил дым, сплюнул с губ прилипшую табачину. — Кручу вчера семичасовой. Заходит Игорь Мухомор и ихняя, — кивнул на Лешку, — поддатые оба, с бутылкой. Сели, выпили, тары-бары. У меня тоже бутылка была, начали ее. Смотрю, Юлька поплыла, головой, как курица, клюет. Я еще подлил — потухла. Положили ее на кушетку, говорю Мухомору: «Действуй!», а сам побежал обилечивать. Возвращаюсь, смотрю, Игорь сидит сопли жует. Ну, я фильм быстренько запустил, Мухомора — к черту. Она ручонками подергала, побрыкалась — куда там, поздно уже!.. Потом говорю Мухомору: мол, давай. Вошкался он на ней, вошкался, вдруг слышу, засопел. Ну, я…

Лешка попал в подбородок, отчего Коськины челюсти лязгнули, как траки вездехода. Киномеханик, чуть не утянув за собой стол, грохнулся вместе со стулом на пол. В следующее мгновение Алексей прыжком перелетел с кушетки в угол, вжался плечами в стены и поднял кулаки, готовый драться до последнего.

— Сиди! — остановил Вовка Жук выламывающегося из-за стола Базулевича. — И ты сядь! — прикрикнул на Лешку.

— Ах, ты, падла! Да я тебя… за что же он так, а?! — поглядывая на Жука ожидающим помощи взглядом, орал Коська. — Я тебе, щенок!..

— Хавальник закрой, — сказал ему Жук. — Получил — и ладно: меньше языком будешь ляпать. — Волосатая лапа сдавила бутылку, оставив на свободе только горлышко, наклонила его в стакан Коськи. — Меньше слов, больше жизни — пей!

Коська долго мял подбородок, проверяя, цела ли кость, порывался что-то сказать, злобно косил заячьи глаза на Лешку, а потом молча выпил. Пока собутыльники тянули из стаканов дымчатую жидкость, успел переварить обиду, затараторил по-новой, однако о женщинах как бы забыл, а если ненароком касался, то запинался на полуслове, ловил пугливым взглядом Лешкины кулаки и продолжал дальше.

А Лешка неожиданно для себя быстро захмелел. Он посматривал на соседа по кушетке, на широкую короткопалую руку, покрытую темными волосами и шрамами, на плечо, так распирающее пиджак, что швы расползались, на толстую бурую шею, на прижатое к голове ухо, на низкие бакенбарды и усы подковкой, на массивный подбородок, словно разрубленный посередине. Да, Вовка Жук — мужик что надо! Сила! Петька Базулевич, вон, здоровее на вид, а слушается Вовку, боится. И Коська хороший парень, болтливый, но хороший. А учительница — дрянь! — чего о ней вспоминать?! Вот Жук…

— Прикуривай, Вов… Черт, спички падают… Нет, Вов, Коську больше не буду бить. Но если ты скажешь…

— …Приходи в гараж, шофера из тебя сделаю, — обещал Жук. — Ассом будешь!

— …В кино можешь бесплатно ходить, — лез целоваться Коська, — мы ведь теперь кореша — и все!

И ныряли со стола бутылки, и вязли в клубах дыма слова, и горечь от курева капала в стаканы. Прочь стакан! Вовка — друг!

Лешка долго не расставался с ним. Они куда-то шли, падали в подмерзшую, твердую грязь, подпирали заборы, прикуривая влажную сигарету, одну на двоих, которая все время тухла. Лешка не хотел ночевать у Жука, а тот настаивал. И все-таки отпустил домой, подарив перчатки.

— Бери, у меня еще есть… Кому сказал!.. Все равно возьмешь, в карман засуну. И смотри мне?.. Ты мне друг или портянка??

— Да, — мычал Алексей. — Вовчик, если кто, если кого…

Потом он шел один, часто втыкался руками в грязь, с трудом поднимался, чтобы снова упасть. Со слезами на глазах он доказывал темноте, что за друга — всех? А шлепнувшись, плакал, точно выполнил обещание.

Под руками хрустнул ледок, пальцы обожгло водой. Лешка зачерпнул ее двумя руками. Льдинки резали щеки, грязь затекала в рот. Отплевавшись, он размазал пригоршню жижи по лицу, чтобы остудить жар. Немного просветлевшим взглядом посмотрел по сторонам, пытаясь сообразить, где находится. Ага, вон дом учительницы. Зачем-то он был нужен… Ах. да?

Алексей завозил руками по шершавым складкам земли. Не то — слишком маленький, опять не то… вот! А вон и окно. Над занавеской виден был потолок с овалом света, падающим от ночника. Не спит? Очень хорошо? Лешка вцепился левой рукой в забор, а правой размахнулся.

По окну звонко разбежались трещины от центра к краям, посыпались осколки. Это за Мухомора? Еще бросок — разлетелось второе окно. А это за все — за все?

Свет в комнате погас. Надо бежать, а то увидит. Нет, Лешка не трус. Пусть только кто-нибудь попробует. Пусть только… Больно: земля твердая и холодная. Пора идти домой. Домой…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

«БЛЯДЬ» — полуметровыми печатными буквами было написано на доске. Юлия Сергеевна словно ударилась о притолоку и три метра до стола прошла, склонив голову. Руки учительницы мяли журнал, спина согнулась, заострила лопатками, подбородок подрагивал.

— Кто написал?

Класс тихо и тревожно дышал, ни скрипа, ни смешка.

— Что ж, если автор боится признаться… Дежурный, вытрите