Охота на охотника - Валерий Георгиевич Шарапов

Людмила недавно прибежала с работы, но уже помылась и накрасилась. Она охотно ответила на поцелуй, обняла за шею, зажмурилась от удовольствия.

– Догадываюсь, что это была твоя бывшая, – прошептала она, – которую ты снова довел до нервного срыва. Надеюсь, у вас все кончено и возврата не будет. Скажи, что мне сделать, чтобы однажды так же не выбежать из твоей квартиры? – она отстранилась, стала всматриваться в его мутнеющие глаза. Но что там можно было прочесть? – Ладно, – вздохнула Людмила. – Не будем заглядывать так далеко. Слушай, я ужасно голодна. Может, у вас на заводе и кормят нормально, а я весь день металась по поликлинике и питалась святым духом. Накормишь? – она стала с опаской принюхиваться.

– Накормлю, – смутился Костров. – Правда, остался только жареный суп…

Проходили дни, в деле о пропаже семьи Шаламовых не было ни единой зацепки. Их словно и не существовало никогда. Органы прорабатывали все версии, контактировали с милицией. Ежедневно поднимались сводки, по инерции проверялись больницы и морги. Анализировались эпизоды криминального характера. Оживилась внештатная агентура. Ориентировки рассылались по всей стране. Прорабатывали даже немыслимые варианты. Вторую неделю Вадим Шаламов находился во всесоюзном розыске. В поисках участвовали тысячи людей по всей стране. Результатов не было. Алла Михайловна ходила мрачнее тучи. К окончанию второй недели неизвестности как-то смирилась, перестала умолять, срываться на крик, потом опять впадать в плаксивое состояние. Надежда психовала, срывала зло на бывшем муже – слава богу, по телефону. Но однажды явилась во плоти, к счастью, он был один. Она была примерно в курсе расследования, знала, что органы сели в лужу. Это не отменяло выливания грязи только на одного человека. Но даже она с течением времени стала ругаться без задора, делалась вялой. Часто приезжала на квартиру Шаламовых, наводила порядок, что-то передвигала, выбрасывала ненужные, по ее мнению, вещи. Разумеется, она переживала, убивалась из-за потери близких, но хоть какая-то ложка меда в бочке с дегтем присутствовала…

Позвонила Алла Михайловна – привычно вырос ком желчи в горле. Но ее волновал лишь один вопрос: спустя какое время пропавших людей можно считать умершими?

– Не надо так считать, Алла Михайловна, – сдержанно отозвался Алексей. – Мы их найдем, я, помнится, давал вам слово. Может быть, не завтра, не послезавтра, но обязательно найдем. А что касается вашего вопроса, то в подобных случаях люди объявляются умершими только по решению суда. В случае безвестного отсутствия, с которым мы имеем дело, это пять лет. Так что наберитесь терпения, надо ждать.

Он положил трубку, задумался. Объявить умершим могли и раньше – если человек пропал при обстоятельствах, угрожавших смертью. В этом случае хватало и полугода. Бывало, признанные умершими заявлялись – живые и здоровые, – когда все уже смирились с их кончиной. Не всегда эти явления сопровождались бурной радостью. Как в том циничном анекдоте. Мужик приходит в роддом, ему говорят: «Ваша жена умерла при родах». Тот в ужасе: как умерла?! «А, нет, простите, не туда посмотрела. С вашей женой все в порядке, у вас тройня». – «Э, нет, умерла так умерла…»

В этом деле было что-то мистичное. Мощное союзное ведомство, обладающее безграничными ресурсами, не могло ничего сделать…

Погода улучшалась, на деревьях проклюнулись листочки. Страна рапортовала партийному руководству о перевыполнении плана. С помпой прошло празднование Дня международной солидарности трудящихся. «Мир, труд, май!» – кричали транспаранты. «Пролетарии всех стран, объединяйтесь! Да здравствует пролетарский социалистический интернационализм!» Приближалась 35-я годовщина победы советского народа в Великой Отечественной войне.

В один из теплых весенних дней прошла милицейская сводка: в деревне Кузьминка Солнечногорского района обнаружены обгоревшие тела членов одной семьи – мужской, женский и детский. Эти люди появились в Кузьминке совсем недавно, откуда прибыли, неизвестно. Жили особняком на краю деревни, с людьми не общались, нигде не работали. Местность глуховатая, если требуется уединение, то лучше вблизи столицы не найти. Ночью избушка вспыхнула от короткого замыкания. Сгорела как спичка, выбраться не смогли. Пока просыпались люди в деревне, на месте пожара ничего не осталось, только пепелище. В морг доставили обугленные трупы.

Алексей с колотящимся сердцем прыгнул в машину, Зорин и Рогачева расселись сзади. Через час были на месте, месили колесами сельскую грязь. Прибыл участковый, весьма удивленный интересом Комитета к этому делу, председатель сельсовета, секретарь поселковой парторганизации. На месте пожара еще дымились головешки. От дощатого строения не осталось ничего. Что-то бормотали и оправдывались местные ответственные лица. О приезжих не могли ничего сказать, даже участковый бледнел и отворачивался. Видимо, получил на лапу, чтобы не лез не в свое дело. Но признаться, естественно, не мог. Не сохранились ни вещи, ни документы. В морге Рогачеву вырвало. Пашка Зорин выдержал испытание, но от обеда отказался, заявив, что как-то не хочется. Тела обгорели полностью, превратились фактически в скелеты. Опознать их было невозможно. Женщина, мужчина. Третий скелет принадлежал ребенку лет четырех-пяти. «Девочка», – заключил специалист, осматривающий останки. У Кострова хватило присутствия духа визуально изучить тела. У женщины был сломан мизинец левой руки – это было видно невооруженным глазом. «Застарелый перелом, – вынес заключение эксперт, осмотрев повреждение. – Сломала давно, к пожару эта травма не имеет отношения. У меня у самого такое было, из армии привез. Палец в дверь попал, а сослуживец от души ею хлопнул. Боль была адская. Мигом в ближайший медпункт доставили, обработали, лангету наложили, месяц потом ходил с оттопыренным загипсованным пальцем. Сослуживцы ржали. Хорошо, что правильно наложили, нормально срослось. А этой дамочке – неправильно. Кости срослись криво, и крайняя фаланга постоянно загнута. Трагедии никакой, но некрасиво. У той, кого вы ищете, был такой палец?»

Ничего подобного у Алены Шаламовой, насколько он помнил, не было. Руки как руки, красивые пальчики. Или было, просто не обращал внимания? Из местного сельсовета он позвонил в Москву Надежде. Та ответила сразу. Каким-то странным образом она была в курсе. Видимо, маме сообщили по ее каналам. Можно представить, что творилось с Аллой Михайловной, если даже дочь заикалась от волнения. Она не понимала, о чем он говорит, какой, к чертовой бабушке, сломанный палец? Не ломала Алена никаких пальцев!

– Успокойся, прошу тебя, – упрашивал Костров. – У трупа сломан мизинец, причем давно. Ты уверена, что у Алены не было переломов?

Еще бы ей не знать про переломы родной сестры! Запястье ломала – в нежном детстве, когда под стол пешком ходила. Но перелом оказался благоприятным, и все срослось. Пальцы – не ломала!

– Вот и все, что я хотел узнать, – улыбнулся Костров. – Расслабься, дорогая, это не Шаламовы. И маме передай,