Смерть сплетницы - Мэрион Чесни Гиббонс

– Если молодой человек испытывает к девушке интерес, – начала она, не глядя на Хэмиша, – как вы думаете, он перестанет его испытывать, если узнает, что она… ну, нарушила закон, давно, в детстве?

– Зависит от молодого человека. Если вы говорите о мистере Джереми Блайте…

– Вы заметили! Он мной и правда увлечен. – Элис сняла шляпу и закинула пушистые локоны назад на манер (как она самоуверенно считала) самой настоящей фам-фаталь.

– И от преступления, – продолжил Хэмиш. – Если, скажем, вы отравили вашу мать или…

– Нет-нет, ничего такого! Понимаете, когда мне было лет примерно как Чарли, я на спор бросила кирпич в окно мистера Дженкинса. Мистер Дженкинс – это ужасно противный старик с нашей улицы. Меня другие девчонки подначили. А он заявил на меня в полицию и подал в суд. Я получила просто предупреждение, и маме пришлось заплатить за стекло, и в местной газете об этом напечатали пару строчек, в самом низу страницы. Ну, то есть это была мелкая глупость, на самом-то деле, но что подумает такой человек, как Джереми? Понимаете, он очень честолюбив и… ну, в общем, он собирается выдвигаться в парламент и… и… О, знаете, вот сейчас, как я вам рассказала, я понимаю, что разволновалась из-за сущего пустяка. Надо было рассказать ему. И лучше всего самой, пока никто другой не успел. То-то он посмеется!

– Если это такие пустяки, – заметил Хэмиш, наливая себе еще чая, – по-моему, вообще нет нужды никому рассказывать. Мне кажется, мисс Вилсон, мистер Блайт до некоторой степени сноб и вряд ли заинтересовался бы вами в обычных обстоятельствах, а не в отпуске.

Элис вскочила на ноги.

– Сами вы сноб! И грубиян. Я вам покажу! Расскажу Джереми прямо сейчас, а когда я стану миссис Блайт, можете подавиться своими словами!

– Как вам угодно, – пожал плечами Хэмиш.

Элис выскочила из дома, хлопнув дверью. Хэмиш мысленно проклинал свою неловкость. Элис напомнила ему Энн Грант, девчонку из Лохдуба, даже и не очень-то хорошенькую. Два года назад ее все лето видели с одним приезжим пижоном: она раскатывала повсюду в его машине и хвасталась, какая роскошная у них будет свадьба. Однако пижон уехал, а Энн осталась – заплаканная, с вечно покрасневшими глазами и несчастным видом. Внезапно ее отослали к родне в Глазго. Деревенские сплетники утверждали, она сделала там аборт, а потом стала гулящей женщиной. Но Хэмиш слышал от своих родственников, что она устроилась машинисткой в какую-то контору и заявила, что ни Лохдуба, ни своей семьи больше видеть не желает. Будь она из семьи поприличней, сказала она, ее кавалер на ней бы женился.

Страшная штука снобизм, уныло подумал Хэмиш. Юную девушку он и убить может. А вот юная девушка ради него – сможет убить? Вопрос, требующий тщательного рассмотрения.

Элис бегом бежала всю дорогу до гостиницы – а там до номера Джереми. И колотила в дверь, пока сдавленный голос не крикнул изнутри:

– Дверь не заперта. Я в ванной.

Элис толкнула дверь. Не то она слегка потеряла контакт с реальностью из-за убийства, не то вообще слишком долго жила в мире фантазий, но следующий свой шаг она оправдала для себя тем, что они же все равно собираются пожениться – или наверняка соберутся, если она добьется нужного градуса интимности. Она небрежно вошла в ванную комнату и присела на край ванны.

– Привет, милый, – проворковала она.

Джереми торопливо прикрылся большой губкой, как фиговым листом, и осторожно спросил, не глядя на Элис:

– Ты выпила? Это убийство нас всех, конечно, сильно выбило из колеи, но…

Элис резко пришла в себя.

– Я подожду тебя в спальне, – сдавленно проговорила она. – Должна тебе кое-что рассказать.

Она нервно сидела на кровати, теребя шнур от занавески и мучительно жалея о недавней смелости.

Джереми вышел в обмотанном вокруг бедер белом полотенце, вытирая голову вторым таким же.

Элис отвернулась, комкая в руках носовой платок.

– Вот теперь ты похожа на себя, – сказал Джереми. – А то мне на миг показалось, ты собираешься меня изнасиловать.

– Не смейся, – пробормотала Элис. Джереми выглядел таким отстраненным, таким насмешливым. А вдруг Макбет прав?

Но, если они поженятся, правда может выйти наружу. Лучше рассказать все сейчас. Так что Элис отважно бросилась в омут – начав с самого начала и не останавливаясь до самого конца.

Она словно бы снова перенеслась в пыльный зал суда тем летним утром, когда на дорогах от жары плавился гудрон. Она помнила, как плакала от стыда мама, как саму ее подташнивало от унижения и позора.

Договорив, она опасливо посмотрела на Джереми. Тот вглядывался ей в лицо – пристально и серьезно. На самом-то деле он прикидывал, не поделиться ли с ней своей постыдной тайной, – но в то же время отмечал про себя, как школьная блузка Элис натянута на маленькой высокой груди. Боже, он уже так давно не… И все эти страхи и треволнения из-за убийства. Да, он понимал, отчего Элис так боялась, что леди Джейн напечатает про эту детскую ерунду. Разве он сам не прошел сквозь ад, пытаясь заткнуть стерве рот? Он покосился на часы. Половина девятого. Пить еще рано. А вот для другого успокоительного средства – в самый раз.

Он опустился рядом с Элис на кровать и притянул ее к своей еще слегка влажной груди.

– Ты не сердишься? – пролепетала Элис.

– Ну разумеется, нет. – Он погладил ее по волосам. От нее исходил острый и резкий запах нервного пота – и лавандовый аромат талька. Джереми накрыл ладонью одну из маленьких грудей и принялся легонько поглаживать.

Элис затрепетала. Она потеряла девственность два года назад на заднем сиденье машины после вечеринки, отчасти из любопытства, а отчасти по пьяни, и теперь даже не помнила имени того парня. Это был болезненный и унизительный опыт, но и парень был вульгарным мужланом.

Идеям эмансипации предстояло проделать еще долгий путь, прежде чем они проникнут в головы таких, как Элис. Когда Джереми накрыл ее губы своими, она подумала лишь: «Если я с ним пересплю, он будет просто обязан на мне жениться».

Когда Элис уже осталась без одежды и они лежали в постели, прижавшись друг к другу, на нее вдруг накатило идиотское желание, чтобы на Джереми было что-то из символов его статуса, ну хоть золотые часы. Ибо, когда с короткой (слишком короткой) прелюдией было покончено и тяжелое мужское тело принялось вколачивать ее в кровать, происходящее показалось ей таким же болезненным и унизительным, как в