Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

спустились в холл в самый разгар. Катя с удивлением отметила, что отель практически пуст – австрийские туристы, оказывается, уехали утром, а новый заезд был еще только в проекте. Во дворе возле клумбы Даша Борщакова играла в бадминтон с дюжим неповоротливым охранником, который ей вовсю поддавался. Дашин смех, звонкий и беззаботный, контрастировал и одновременно звучал в унисон с гневными женскими голосами.

– По местному кабельному сейчас передавали, я в номере слушала, – сообщила Марина Ивановна Зубалова. Катя впервые видела ее «толкающей речь на публике», обычно эта дама отделывалась короткими односложными замечаниями. – ЕМУ, оказывается, прочили место директора школы, он развелся с женой, она отдала ему на воспитание сына. А он бедняжку ночью на попутке завез куда-то в лес и там ударил молотком по голове. Таким способом избавился от него. Убил ночью, а всем сказал, что сын его пропал на следующее утро – мол, оставил его на минуту одного без присмотра, а того похитили. Какая изощренная жестокость, какое коварство, и у кого – у педагога, кому доверены судьбы подрастающего поколения.

По кабельному телеканалу передавали все подробности трагедии, Двуреченск жаждал знать все.

– Сдал бы в детдом паренька, если уж он был ему помехой. Так ведь нет, тогда с карьерой директорской пришлось бы навек проститься, – Маруся Петровна покачала головой. – Кто бы мог подумать, чтобы этот Уткин… Я же его еще помню подстолпешкомходящим. Тихий был всегда такой – мальчишкой-то, другие озорные, шпана, а этот всегда аккуратный, педантичный, кружки посещал, учился охотно, потом в пединститут поступил… В тихом омуте – черти, не черти даже – драконы, да… драконы ночи…

– Тетя Маруся! – оборвала ее Ольга Борщакова.

– Дичает народ, деградирует, – повысила голос Маруся Петровна. – Вот что я скажу – деградирует, когда даже представители интеллигенции превращаются… Господи, жалости нет ни к кому, ни у кого. Одна лишь злоба. И выливается зачастую на самых слабых, самых беззащитных. Вот после войны, когда всем нам в сто раз труднее жилось, мы…

– Можно подумать, что после войны не убивали, – тихо сказала Ида. Она снова выглядела неважно и постоянно обращала взор свой на двери отеля, словно ждала кого-то.

– Убивали, но… – Маруся Петровна помолчала, – убивали, хуже даже случаи были, страшнее, но, по крайней мере, не из-за денег это было, да, дорогая моя, – она словно нашлась, как парировать. – А Уткин сына фактически из корысти убил, потому что на Анжелке – Аптекарше хотел жениться, а ей он в качестве мужа с ребенком не подходил.

– Мужчины порой как животные, честное слово, – подхватила Марина Ивановна. – Что захотели, то им тут же подай, лишь бы желание их, инстинкт удовлетворить. Я иногда смотрю и думаю… ну, короче, бывают в жизни такие ситуации, такие примеры, когда просто не знаешь, как себя вести.

– Хочешь с ними по-человечески, хочешь честно, как лучше, а получается «как всегда»? – мрачно усмехнулась Ольга Борщакова. – Ой, и не говорите, Мариночка, и не говорите. Кирка Уткин – чудовище, выродок, но… По крайней мере, по отношению к жене он вел себя нормально. Я-то знаю всю их историю. Другие порой с женами как изверги себя ведут.

– Оля, – тихо прервала ее на этот раз Маруся Петровна.

– Что Оля? Сколько я от своего Бориса натерпелась в свое время, – она покачала головой. – А ведь женились по любви, сколько всего вместе сделали, этот вот отель построили, дело организовали. Я ему с риском для здоровья в сорок лет вон какую дочь подарила. А он… он завел на стороне любовницу. Москвичка его прельстила – Анька Родионова, познакомился с ней то ли на какой-то презентации в Москве, то ли на выставке по туризму. Она в рекламном агентстве работала тогда. Сошлись они, и его словно подменили, узнавать я перестала своего мужика. Мотался к ней в Москву регулярно, сначала тайно от меня, а потом вообще открыто.

– Оля! – снова повысила голос Маруся Петровна.

– Оставьте, тетя, тут в городе все это знают, у нас в Двуреченске быстро такое разлетается, как чума.

– Наверное, она была красивая – любовница вашего мужа? – поинтересовалась Ида.

– Не знаю, не видела никогда ее. Знаю только фамилию и то, что моложе она меня. Это моего Борьку и свело с ума, и еще то, что стервой она была хорошей. Он к стервам слабость питал, возбуждали они его. Думаю, если бы не погиб он в той аварии, когда ночью к ней мчался на свидание, то… вряд ли я бы сейчас с вами тут разговаривала, милые мои гости, сжили бы они меня на пару со свету. Мешала я – мужу своему мешать стала. Почти та же ситуация, уткинская, только вместо парнишки – я, старая кошелка, с ребенком на руках…

– Борис твой в Даше души не чаял, – возразила Маруся Петровна. – Это ты зря, зря напраслину возводишь на покойника. Дочка все была для него.

– Правильно, все. Потому и не уходил, не разводился со мной – исключительно из-за дочки. Ее обожал, а меня сживал со свету, ненавидел, как врага. Все спрашивал: «И когда же ты только сдохнешь?» Может быть, тоже завез бы обманом меня, как Уткин, куда-нибудь в лес и по голове трахнул. Или бы сбросил в провал упырям на съедение…

– Кому? – переспросила Катя.

Борщакова только махнула рукой.

Ветер, ветер, ветер в старых липах, кружащий, шуршащий, дующий с севера в полную силу – к перемене погоды, к ночи, к новым ее сюрпризам…

А потом в «Дали» неожиданно приехал Роман Васильевич Шапкин. Они окружили его: «Ну что, как, что там нового?» Катин голос терялся в общем хоре. Ольга Борщакова поманила было его в бар – авось там, за рюмкой ее бывший одноклассник «при погонах» станет общительнее.

Но Шапкин подошел сначала к Иде. Она сидела на диване.

– Извиняйте, что вчера уехал так внезапно.

– Ничего страшного, – она оглядела его. – Вы поймали убийцу, поздравляю. Вы герой, Рома.

– Думал о вас я. – Шапкин покраснел. Разом пропали все его веснушки, а глаза из серых стали неожиданно голубыми.

– Даже когда допрашивали этого педофила?

– Уткин не педофил.

– Да, да, конечно… я спутала, – Ида кивнула. – А вы герой местного масштаба. Знаете, я тоже вас вспоминала. И даже немножко ждала. Вы хороший, смелый. А вот скажите, Рома, у вас когда-нибудь были… ну, как бы это сказать… фантазии, видения… глюки?

– После шестой бутылки, – серьезно ответил Шапкин. – И то смотря как пить и с кем.

– А вы так много пьете?

– Ради одного человека совсем бросить могу. Могу и еще кое-что, Ида