Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

– Федор Матвеевич, я что-то не…

– Кто-то установил камеру и прослушку в квартире Лукьяновой, причем в таком месте, что даже наши спецы при третьем осмотре только обнаружить сумели с помощью техники своей. И вся эта канитель электронная работала – и когда мы там были сразу после убийства, и потом, когда телефон Лукьяновой прослушивался. Мы прослушивали, а кто-то нас прослушивал и смотрел за нами сквозь этот вот глазок хитрый. И вот я хочу понять – если это тоже дело рук этой самой свихнувшейся ревнивой бабы, то… то я тогда Барак Обама, так меня и называй.

А Я ТАМ, В САДУ, ПОДУМАЛА, ЧТО ЭТО ВСЕ, ЧТО ВСЕ КОНЧИЛОСЬ, МЫ ПОБЕДИЛИ…

Катя вышла от Гущина. Что бы там ни было – на сегодня хватит.

Ермаков ждал ее в коридоре.

– Ну, как тебе у нас? – спросила Катя.

– Для разнообразия неплохо. Я там показания давал, протокол подписывал. Идем, я тебя домой отвезу.

Часы в вестибюле на проходной показывали третий час ночи. Москва была залита огнями и пуста. До родной Кате Фрунзенской набережной домчали быстро.

– Жень, спасибо тебе огромное и…

– И… что?

– Ты мне очень помог, без тебя я бы пропала там одна… Ой, что это с тобой?

– Ничего, ерунда, пустяки. – Ермаков, вышедший из машины, внезапно пошатнулся, схватился за дверь. Лицо его исказила страдальчески-томная гримаса.

– Ты… ой, господи, что это? – Катя увидела на его белой (грязной, сильно пострадавшей в драке) рубашке (полы пиджака разошлись) какое-то темное пятно – на животе. Она пощупала – пятно было влажным, на ладони осталось что-то красное, липкое. Ноги Кати подкосились.

– Женя, ты ранен?!

Он тяжело оперся на ее плечо.

– Она меня ударила, когда мы боролись… чем-то острым, я в горячке внимания не обратил.

– Что же ты нашим не сказал, столько времени… у тебя кровотечение!

Катя потащила его в подъезд. В лифте он привалился к ней. Его губы были у самого ее лица.

– Женька, потерпи, ладно? Что же ты наделал, почему никому не сказал, что ранен… Я сейчас «Скорую» вызову. – Катя прислонила его к стене у двери своей квартиры, придерживала, а свободной рукой судорожно шарила в сумке в поисках ключей – где они, гады? Никогда не найдешь ведь, когда срочно надо. Нашла, открыла дверь. – Сейчас, сейчас, ты потерпи, мы уже пришли, все хорошо. Садись вот сюда, я тебя раздену… где телефон, «Скорую» же нужно!

– Не нужно, – все так же томно шепнул Ермаков. Нет, он не рухнул на ящик для обуви – обессиленный, раненый, окровавленный. Крепко обнял Катю.

– Это томатный сок.

– Что?

– Томатный сок, парни там в розыске меня угостили.

– Ты нарочно меня обману…

Поцелуй.

Еще можно было все-все вернуть к исходной точке – отпрянуть, оттолкнуть его, применить прием джиу-джитсу… Поцелуй… Он поднял ее на руки, зарываясь лицом в волосы, не отпуская. Поцелуй… Все попытки к сопротивлению быстро угасли. Слишком даже быстро.

Огни большого города…

Чарли Чаплин с тросточкой… прыг-скок со звезды на звезду…

Вздувшиеся от ночного ветра шторы открытого настежь балкона…

МОЖНО НЕ БОЯТЬСЯ – БАРМАГЛОТ НЕ ПРИЛЕТИТ. Я ПОД НАДЕЖНОЙ ЗАЩИТОЙ.

Странное чувство: темной осенней ночью заново родиться на белый свет – уже взрослой. И все вроде прежнее, привычное – стены, потолок, постель. И совершенно другое. И ты – другая, новая.

На его плече был шрам: три продольные глубокие зарубки.

– Откуда это?

– Оттуда.

– Я серьезно.

– И я серьезно. – Он поцеловал ее глаза. – Из армии, на память о десанте.

– Потому ты так дерешься… Ты ее спас, эту тетку.

– Наплевать на нее. А ты за меня испугалась там, у машины?

– Ты подлый обманщик, надо же, сок томатный приплел…

– Тебе со мной хорошо?

Трещинка в голосе. Настойчивый вопрос, хоть и мягкий. Катя обняла его за шею. Господи боже… вот и все… как же это просто. И сложно. А Деметриос говорил… Наплевать на Деметриоса и всю его психотерапию… Все ложь, ложь, не может такого быть…

– Тебе со мной хорошо?

– Да.

– Правда?

Вздувшиеся шторы, теплый ветер, почти летний, ночной, открытый балкон.

БАРМАГЛОТ ТУТ БЕССИЛЕН. Я ПОД НАДЕЖНОЙ ЗАЩИТОЙ.

Они совсем не спали в эту короткую ночь. А потом забрезжил рассвет. Катя открыла глаза – он сидел рядом на постели. Чашки в руках.

– Кофе?

– Чай, я заварил.

Но выпить чаю в постели они не успели – пролили. Начали целоваться.

Солнце за окном…

– Сколько времени?

Когда Катя потянулась к электронному будильнику, он просто сбросил его на пол. У него на шее был все тот же брелок на серебряной цепочке. И Кате казалось, что он ужасно мешает.

Солнце за окном…

Ночные огни большого города…

Давно погасли…

Глава 28

Послевкусие

А на работу все же явиться пришлось. Правда, с большим опозданием. Жизнь… Как говорил Остап Бендер: что вы знаете о жизни, господа присяжные заседатели? Катя, по крайней мере, хотя бы попыталась узнать что-то новое.

В розыске бурлил, клокотал, клубился Великий Аврал. Полковник Гущин был на совещании у начальника главка. От оперативников, занятых и ужасно деловых, Катя узнала, что ночью с задержанной Еленой Купцовой случился истерический припадок, и ей пришлось вызвать врачей.

– Тогда в подъезде в Текстильщиках – точно ее рук дело, – объявил Кате старший лейтенант Должиков, важный и одновременно взбудораженный. – Когда вчера Федор Матвеевич ей снимки из того подъезда предъявил, она аж затряслась вся, потом орать начала. А вот с красногорским эпизодом пока что-то глухо. Ее лечить нужно, а затем уже допрашивать – в таком она состоянии. Надо же, от ревности к мужу спятила. А была вроде тетка нормальная, деловая, стильная даже. Лайкина, потерпевшая, так ее характеризует.

– Вы Лайкину в больнице допрашивали?

– Да, сегодня с утра ездил. А потом в Склиф к этому нашему свидетелю с Новокузнецкой. Гущин распорядился у его палаты пост установить круглосуточный, ну в смысле охранять. Плохой он, может, и не выкарабкается. А эта Надежда Лайкина ничего. Отдышалась и сразу языком молоть. Не верит, представляете, Екатерина Сергеевна, что это жена Купцова ее чуть не угробила. «Как же так, – пищит. – Я же с ней всегда делилась по-женски, сочувствовала, всегда рассказывала о всех его девках». Муж-то, этот Гай, бабник тот еще. – Должиков нахмурился. – Его вызвали сегодня в связи с происшедшим.

– Он здесь?

– Угу. Мотоцикл его я сам осмотрел. Не знаю, черт… Вроде похож, вроде тот, только… А теперь – что ж? Это ведь она – жена его виновна… В