Частное лицо - Валерий Николаевич Михайлов

– А ты постарайся.

– Не могу.

– По-моему, ты просто не хочешь стараться.

– Я и вправду не помню! Почему вы мне не верите! – она разрыдалась.

– Потому что твое поведение объясняет ещё одна, вполне земная и совсем не демоническая версия.

– Какая? – с надеждой спросила Катя.

– Давай ещё раз беспристрастно посмотрим на факты, и ты сама все поймёшь.

– Давайте.

– Ночью на весь дом раздается твой крик. Все бросаются к тебе, а в это время кто-то убивает гражданку Былых и завладевает её имуществом в виде ключа от банковской ячейки. Так?

– Так, – согласилась Катя, ещё не понимая, куда он клонит.

– А теперь свяжи эти события в одно целое.

– Подождите… Не думаете же вы, что я…

– А у тебя есть другая правдоподобная версия?

Окончательно растерявшись, она только и могла, что испуганно смотреть то на меня, то на Клименка.

– Вот видишь, у меня её тоже нет. Мне очень жаль.

– Но я… Я не убивала! Клянусь вам!

– А я и не говорю, что убивала, – холодно сказал Клименок. – Убил кто-то другой, и ты покрываешь этого человека.

– Нет! Это невозможно! Не надо… Скажите, что это не так!

– Это так, и я хочу знать, кого ты покрываешь.

– Я не делала этого!

– Кого ты покрываешь?

– Я не знаю!

– Кого ты покрываешь?

– Я…

– Кого ты покрываешь, тварь?! – рявкнул Клименок, размахнувшись для удара.

– Ты что, охренел, козел! – заорал ворвавшийся в комнату Покровский.

– А ты не лезь, – попытался отмахнуться от него Клименок.

– Это ты, сука, не лезь! Ты понял?! Пошёл вон, скотина! И запомни, мусор хренов, если ты ещё раз…

Дальнейшую часть диалога вообще невозможно перевести на приличный русский. Наверное, дошло бы до драки, если бы я не вытолкал Клименка из комнаты.

– Тебя что, за жестокость из гестапо выперли? – накинулся я на Клименка, когда мы остались одни. – Что ты творишь?

– Не лезь туда, куда не понимаешь! – рявкнул он.

– Ты что? – не унимался я. – Или забыл, что это ты был у неё в комнате, и именно тебя она приняла за демона? У тебя что, память отшибло?

– А если я пошутил?

– Что?

– Если там был не я?

– А кто?

– Это я и пытаюсь выяснить.

– Зачем же ты тогда говорил?

– Так было нужно.

– Подожди! – дошло до меня. – Да ты просто издеваешься! И как тебе после этого верить?

– Никак. Ты не должен мне верить. Ты никому не должен верить, даже себе. Любые слова, любые клятвы, любые уверения – это всего лишь версии, каждую из которых необходимо проверить.

– Ладно, я понимаю, они… Но тебе зачем врать?

– А я что, по-твоему, не человек?

– Ну да. Люди врут, такова их природа. Так?

– Не так.

– Не так? Знаешь, ты совсем всё запутал.

– Видишь ли, Ватсон, люди не врут и не говорят правду. Они выпускают из себя некий словесный раствор, в котором соотношение правда-вымысел постоянно колеблется. Даже когда ты думаешь, что говоришь чистую правду, ты одновременно лжешь хотя бы потому, что человек не может быть объективным. Объективность не заложена в нашу конструкцию. А раз так, Ватсон, бесполезно пытаться понять, где люди врут, а где говорят правду. Поэтому вопрос нужно ставить иначе: не важно, где говорит правду, а где врет твой собеседник. Важно, для чего он это делает, и что он хочет этим сказать. А ещё важней уметь распознавать, что люди всеми силами пытаются тебе не сказать, но это уже высший пилотаж.

Ладно, Ватсон, без дураков. Я там был, и поэтому знаю, здесь что-то не так. Она действительно кого-то ждала. Потому что дверь у неё была открыта, а когда я заглянул в её комнату, она спросила: «Это ты? Чего так долго?» Не знаю, что меня дернуло зайти. И знаешь, она была как ненормальная. Она сидела в постели и безумно смотрела в никуда. Она меня не узнала, Ватсон. Ты понимаешь? Луна такая, что можно читать. Я стою у подножия кровати, а она сидит меньше чем в двух метрах от меня, смотрит и не узнаёт. И ты бы видел её лицо. Наверно, увидь я настоящего демона, не испугался бы так сильно. Я чуть не усрался от страха, а я не из пугливых.

– И ты не нашёл ничего лучше, как довести эту девочку до истерики?

– Я хотел проверить.

– Что?

– Знаешь, я разговаривал с одним типом… Замечательный художник, что не мешает ему быть приличным халтурщиком. Так вот, он объяснил, чем отличается ремесленник от художника. Ремесленник основывается на алгоритме и рационализме. Все, что он делает, он сверяет с эталоном или чертежом и чем точнее следует заданной схеме, тем лучше. Художник творит, подчиняясь внутренним импульсам, и зачастую не понимает, зачем и что он делает. При этом наиболее честные и понимающие художники даже не пытаются что-либо объяснять. А те, кто пытается, говорят полную чушь, поэтому не стоит и слушать то, что говорит художник о своём творении. Так вот, Ватсон, в своей работе я пользуюсь обоими методами, поэтому требовать от меня рациональных объяснений любого моего поступка просто бесполезно.

– Может, хватит ездить мне по ушам.

– Ты прав. Пошли, поговорим с разъяренным папашей.

– Ты, кстати, выяснил, почему у них разные фамилии? – спросил я, вспомнив, что за всей этой суматохой не удосужился задать им этот вопрос.

– Да, а ты?

– Ещё не успел.

– Дело в том, что Покровский – её подпольный отец. Её мать была замужем за Егором Приходько, когда переспала с Покровским. Разумеется, когда родился ребенок, ему дали фамилию и отчество официального отца. Когда тот умер, Покровский открылся дочери. Сейчас она учится в нашем городе и живет у него. На выходные и на каникулы ездит домой, к матери.

– Как и следовало ожидать, Клименок не стал утруждать себя такой мелочью, как стук в дверь. В результате мы ворвались в Катину комнату бесцеремонно, как к себе домой. Она лежала в постели, а рядом сидел её отец.

– Вы что, совсем охренели?!! – зашипел разъяренный папочка, точно гусь, защищающий своё стадо.

– Слышь, ты, воинствующий родитель, пойдем поговорим, – стараясь не кричать, предложил Клименок.

– Я и моя дочь будем говорить с тобой только в присутствии адвоката и в официальной обстановке. Тебе понятно?

– Не знаю как для тебя, а для твоей доченьки официальной обстановкой будет камера в СИЗО, если она сумеет дожить до дня, когда судья отправит её туда. Ты этого хочешь?

– Какая же ты скотина!

– Я конечно не ангел, но и не настолько говнюк, чтобы рисковать жизнью дочери ради дешёвых понтов. Пошли, Ватсон.