Дорогуша - Си Джей Скюз

Я проверила на новостных каналах, нет ли свежей информации о Дэниеле Уэллсе и его мутной кончине. Свидетелей нет, пропавший член не объявлялся, и третьего человека, которого они допросили, тоже пришлось отпустить без предъявления обвинений. Похоже, полиция в растерянности. Бедняжки.

– Рооооаааарррргггххх!!!!!!!!

– Козлина, твою мать, не защита, а дыра!

– Да он играет как баба!

– Дайте уже, блин, судье собаку-поводыря, там же был явный офсайд, ну!

Возможно, я уже упоминала, что не люблю громких звуков. Ни громких звуков, ни бурного футбольного энтузиазма, ни фейерверков. Или когда кто-нибудь роняет тарелку. У меня от этого нервы под кожей просто плавятся. Когда стало ясно, что больше их диванных разглагольствований я не вынесу, я надела мартинсы Крейга и объявила, что ухожу на долгую прогулку с Дзынь. К этому моменту все они уже неслабо надрались, и, думаю, Крейг меня даже не слышал.

На улице было тихо. Рядом с мусорными баками я встретила миссис Уиттэкер, она проталкивала черные мешки с раздельным мусором в правильные отверстия. Мы обменялись короткими приветствиями и чем-то вроде «А тепло сегодня, правда?», и она в кои-то веки ничего не попыталась у меня стянуть.

В 21:43, когда мы дошли до светофора у супермаркета, я проверила телефон. Казалось, повсюду мир и покой. Прошло полчаса – и ничего, ни одной живой души.

Но тут мой поплавок дернулся: кто-то меня преследовал. Я достала пакет для какашек, нагнулась подобрать с травы подношение Дзынь и задержалась в таком положении, настороженно прислушиваясь. В том, что это был он, а не она, я не сомневалась. Он остановился у автобусной остановки, закурил. Среднего роста, но плотный – за двести фунтов. Возможно, не самый пустяковый случай. Я запихнула пакетик в урну и, едва дыша, двинулась дальше.

Он тоже тронулся с места, с зажженной сигаретой в руке. На нем была черная вязаная шапочка, и воротник пальто он поднял, прикрыв шею, как будто на дворе мороз, хотя это было не так. Я, в одних спортивных штанах и худи, и то вся взмокла. У меня мелькнула мысль, что, может, он вовсе меня и не преследует и просто у меня чувство самосохранения слишком обострилось, но подозрения мои подтвердились, когда я перешла через дорогу в сторону парка. Там было темное такое местечко, в тени деревьев. Велосипедная дорожка. И никого – ни курильщиков в беседке, ни скейтеров. Только одна я – иду и едва дышу от предвкушения.

Я чувствовала: это вот-вот случится. Тело покрылось мурашками, и легкие едва справлялись с воздухом – я была вся одно сплошное ожидание. Я выронила поводок Дзынь, и она пошла обнюхивать фонарный столб.

И вот наконец это произошло: он наскочил на меня сзади, одной мощной рукой схватил за подбородок, другой обхватил за талию. Дзынь как по команде принялась лаять.

– Не ори, а то я убью твою собаку.

– Хорошо, – отозвалась я. – Пожалуйста, отпустите меня.

Он потащил меня назад – к кустам. Дзынь тявкала и рычала, насколько хватало сил, но он не обращал на нее никакого внимания. Сердце у меня неслось во весь опор, разгоняя по телу адреналин и возбуждая. Трусы уже можно было выжимать.

Он говорил с акцентом.

– Не дергайся. Пусть это случится, и тогда с тобой ничего не будет.

Дзынь рычала и цеплялась своими крошечными зубками за его штанины. Это тоже шло мне на пользу. Я была здорово разогрета ощущением того, что он хочет со мной сделать, – так и чувствовала его огромные грубые руки на своей груди, у меня подгибались колени, но я понимала, что должна твердо стоять на ногах. Дзынь опять зарычала и тявкнула, и я догадалась, что́ он сейчас сделает, но отреагировала лишь после того, как он это сделал.

Он пнул ее. Пнул мою собаку.

Это был, скорее, пинок из разряда «отвали, ты мне мешаешь», чем такой, которым хотят по-настоящему причинить боль. Но Дзынь завопила и с писком покатилась в высокую траву. Этого вполне хватило, чтобы разбудить во мне чудовище.

Я выдернула из кармана худи обойные ножницы и воткнула их глубоко ему в горло – раз, другой, третий, по самую рукоять. Кинетическая энергия моего сексуального возбуждения вылилась в чистую концентрированную ярость. Кровь хлестала и плевалась мне в лицо теплыми шлепками. Он захлебывался, снова и снова пытался глотнуть, потом отшатнулся от меня, вытаращил глаза и постепенно разжал ослабевшие руки. Я выдернула ножницы, и кровь полилась вниз по его шее и дальше – в черноту пальто. Моя рука была вся в этой крови. Ножницы – тоже. Я отступила и дала ему проковылять несколько шагов – и упасть на дорожку. Мне хотелось на него взобраться. Хотелось обхватить его ногами, пока он лежит и умирает, положить его умирающие руки себе на грудь, чтобы он держал меня, прижимал к себе, но я знала, что больше нельзя к нему приближаться. На нем не должно остаться ничего, что наведет на мой след.

Дзынь пыталась вскарабкаться по моей ноге, чтобы я взяла ее на ручки. Я подняла ее, и она начала отчаянно лизать меня в лицо, при этом ее колотила такая дрожь, что я едва ее не выронила. По-прежнему еле дыша и не сводя с него глаз, я дала Дзынь облизнуть свою руку. Мы стояли над ним и наблюдали, как он булькает и с мучительной болью плюется кровью в ночную тьму. Я смотрела, как последние его выдохи облачком поднимаются над телом и как задранный вверх член по-прежнему торчит из расстегнутых джинсов.

Господи, как же он меня завел.

На этот раз я не стала отрезать пенис. У меня нет этого бзика с трофеями. Это было бы глупо – как те взломщики в «Один дома», которые вечно оставляют включенными краны. К тому же, где мне их все хранить? У нас всего две комнаты. Мы влагопоглотитель-то еле придумали, куда поставить.

Я даже не помню, как дошла обратно, была настолько на взводе, что ничего вокруг не замечала. И не помню, как села в машину и доехала до дома мамы и папы.

Джулия окликнула меня по имени. Я отперла дверь дальней спальни, включила свет и встала в дверном проеме, чтобы у нее на лице отразился весь ужас моего внешнего вида. Сначала она заморгала от яркого света. А потом увидела кровь и завизжала.

– Мне надо в душ, – объявила я. – Если не прекратишь орать, мать твою, я и с тобой сделаю то же самое. И скормлю тебя своей чихуахуа.

Я дома. Уравновешенная. Обновленная. Чистая. Крейг с парнями отправились по своему обычному маршруту: сначала в «Везерспунс» – успеть выпить пива до закрытия, а на обратном пути «навернуть кебабчика», так что нет никаких сомнений в том, что к утру квартира провоняет его мясным пердежом. Но сегодня мне на это плевать. Нет, серьезно, когда отнимаешь жизнь, преисполняешься таким чувством собственного превосходства – на душе теплеет. Все прочее дерьмо как рукой снимает. Дзынь сидит на другом конце кровати и смотрит на меня, прижав уши. Она еще не высохла после нашего с ней душа у мамы и папы. И все смотрит и смотрит на меня. Хотелось бы знать, о чем она думает.

Вторник, 13 февраля