Игра по-крупному - Фридрих Незнанский

Грязнов пришел в следственный корпус Бу­тырки вместе с адвокатом Сабуровым.

— Что вы можете сказать о моем будущем клиенте? — спросил Сабуров, когда они вошли в кабинет, где обычно адвокаты встречаются с кли­ентами.

— Единственный сын у матери, — сказал Грязное. — Сидит шесть месяцев. Этого мало?

— Сказал бы кто другой, Вячеслав Ивано­вич... — усмехнулся адвокат, поправляя очки на носу. — Уж вы-то профессионал. Для вас такой человек всегда начинается с номера статьи...

— Панкратов Николай, — сказал Грязнов, — обвиняется ни много ни мало — в умышленном убийстве...

Но тут в дверях появился надзиратель и шепо­том произнес: — ЧП.

Грязнов отправился вместе с ним в корпус, где содержался заключенный Панкратов. Они подошли к камере номер триста четырнадцать. Загремели ключи. Грязнов приник к глазку. Не­сколько фигур в камере бросились в разные сто­роны. Кто-то сдавленно крикнул: атас!

Дверь распахнулась. В тяжелый воздух кори­дора хлынули новые смрадные запахи немытых тел и чего-то прокисшего.

— Панкратов! — крикнул надзиратель. — Панкратов здесь?

Камера молчала. Грязнов всмотрелся при тус­клом свете лампочки в лица ребят. Большинство из них были лица так называемой кавказской национальности.

— Панкратов! — снова выкрикнул надзира­тель. — Спишь, что ли?

Грязнов вошел в камеру, прошел мимо двухъ­ярусных коек и остановился. Дальше была стена тел осужденных. Они, казалось, и при желании не могли его пропустить, поскольку не было воз­можности раздвинуться.

Грязнов знал о перенаселенности тюрем, но чтобы до такой степени...

— Коля! — позвал он. — Коля Панкратов, ты здесь?

— Да здесь он! — раздался чей-то робкий голос. — Вон лежит.

— Ну-ка пропустите! — приказал Грязнов. — Кому говорю?

И пошел на них, глядя исподлобья.

Стоявшие развернулись боком, угрожающе хмурясь.

Коля Панкратов лежал на цементном полу, раскинув руки. Его голова была неестественно вывернута.

Грязнов склонился над ним, и тут же вокруг него сомкнулись обитатели камеры.

Им нельзя показывать, что я вынужден счи­таться с их численным превосходством, подумал Грязнов, ощупывая пульс у лежащего без созна­ния паренька. Коля Панкратов был избит так жестоко, что новые синяки и ссадины легли на старые.

Грязнов присел возле него на корточки, при­поднял его голову.

— А ну не застите мне свет! — сказал он, взглянув на оставшегося в дверях, побелевшего от страха надзирателя. Проку от него было мало. В случае чего полагаться можно лишь на себя. Эти, ухмыляющиеся, только и ждут, когда ты проявишь слабость. Дрогнешь голосом или в не­решительности помедлишь.

Два-три лица славянской национальности — не в счет. Они здесь — сявки, их ждет то же самое, что и этого Панкратова, едва закроются двери камеры.

Преступники не имеют национальности, вспомнил он слова новоявленных либералов.

Сюда бы их. В эту камеру. Запереть на полчасика, а потом открыть. И спросить потом: так имеет или не имеет?

Грязнов остановил взгляд на самом молодом заключенном в новеньком тренировочном кос­тюме «Пума». Он с вызовом смотрел на появив­шегося начальника. Явно ждал, как и его братья по крови, вопроса: кто? И уже знал, что ответить. У него здесь, как он считает, все схвачено и куп­лено. В том числе и надзиратель, переминаю­щийся с ноги на ногу в дверях. Купим и тебя, казалось, говорили его глаза — наглые, без зрач­ков, как глаза инопланетянина.

— Статья? — спросил его Грязнов. — За что сидишь?

— Не знаю, — ухмыльнулся тот. — Вот брат купит прокурора, тот скажет.

Остальные заржали. Грязнов поднялся, держа Панкратова на руках.

— За что вы его? — спросил он, глядя на того, кто вступил с ним в разговор.

— А чего вы меня спрашиваете? — удивился тот. — Я что, кому на хвост наступил? Я спал, понятно? Проснулся, когда он с верхней койки свалился.

— И все тоже спали? — спросил Грязнов.

Он стоял в их окружении с Николаем на руках. Понимал, паренька нужно немедленно нести в санчасть. Но для этого надо было еще отсюда выбраться. Могут ведь вытолкнуть надзи­рателя, погасить свет и устроить темную, похле­ще той, что устроили Панкратову. И потом ска­жут на следствии: спали, ничего не видели, ниче­го не слышали. Гражданин полковник хотел под­нять упавшего Панкратова и сам упал.

— Вы понимаете, что вас всех ждет, если вам пришьют групповуху? — спросил Грязнов, в упор глядя на все того же малого в дорогом спортив­ном костюме.

— А что я сделал? — опять ухмыльнулся тот. — И вообще, буду отвечать только в присут­ствии своего прокурора.

Все заржали. Даже надзиратель в дверях ух­мыльнулся. Ему явно надоело ждать. Или това­рищ полковник хочет установить здесь, в отдель­но взятой камере Бутырки, свои законы? Раньше надо было чесаться...

— Будет тебе прокурор, — негромко, глядя на него в упор, пообещал Грязнов и двинулся прямо на него, по-прежнему держа избитого паренька на руках. — И за изнасилование будет, и за из­биение...

— Не-а, — мотнул головой «спортсмен», тем не менее уступая дорогу. — Ничего не будет. Меня брат скоро обменяет. На двух пленных. Он их в Чечне купил. Специально у себя держит. Что со мной будет, то и с ними.

И нагло посмотрел на Грязнова. Он был уве­рен в себе. У него были какие-то свои правила игры.

— Там посмотрим... — кивнул Грязнов, выхо­дя вслед за надзирателем из камеры. Его трясло. Никогда он не подвергался подобному унижению со стороны преступников.