Игра по-крупному - Фридрих Незнанский

— В санчасть! — сказал он надзирателю, пере­давая ему Панкратова. А что он мог еще сказать этому толстомордому полусонному малому, явно потворствующему заключенным?

Начальника тюрьмы на месте не было.

— Еще не пришел? — спросил он у секретар­ши-

— Пока нет. Обещал после обеда... — проле­петала она, глядя на сердитого милицейского полковника.

— Тогда вызовите заместителя, — распоря­дился Грязнов. — И свяжитесь с канцелярией, мне нужно дело Николая Панкратова.

Появился Туреев, заместитель начальника тюрьмы.

— Это вы, Вячеслав Иванович? Чем вы недо­вольны? Опять что-то нашли?

— У вас и искать не надо, все на виду, только начальства не видно, — сказал Грязнов. — Поче­му это вы от меня прячетесь?

— Тогда прошу ко мне в кабинет, — пригла­сил Туреев, — а то здесь, в приемной, я уже как бы и не начальство.

Грязнов вошел вслед за ним в кабинет и, не желая того, звучно хлопнул дверью.

Хозяин кабинета поморщился.

— Да что вы так хлопаете, Вячеслав Ивано­вич? Скоро двери придется менять от ваших хло­паний. А у нас на это денег нет. Нам бы заклю­ченных, дай Бог, вовремя накормить... Надзира­телям зарплату выдать, пока последние не разбе­жались.

— Да что ты из меня слезу давишь? — махнул рукой Грязнов, садясь в кресло. — Вот ты тут сидишь, а что у вас в камерах творится, не зна­ешь.

— Знаю я, все знаю... — вздохнул Туреев и поднял глаза к потолку. — А что мы можем? Ну что? Преступность растет. Ловили бы вы помень­ше, мы бы дыхание перевели... Но это я так, в шутку. Что конкретно взволновало тебя на этот раз, дорогой Вячеслав Иванович?

Они давно знали друг друга, но дружеское «ты» так и не закрепилось. Разговаривали, как ляжет — то «ты», то «вы».

— Что у вас творится в триста четырнадцатой камере, вы знаете? — спросил Грязнов.

— А что творится?.. — Близоруко щурясь, Ту- реев полистал лежащие перед ним бумаги. — В рапортах ничего не отмечено. Все там нормально, со стороны заключенных жалоб Нет.

— Значит, нет? — дернулся Грязнов, снова за­кипая. — Вот я только что там был, и там парня чуть не убили! Избили и, судя по всему, изнаси­ловали. Панкратова Николая. Я сам отправил его на руках надзирателя в вашу медсанчасть. Ты хоть знаешь, что вообще там творится?

— Я знаю, что все камеры перенаселены, — ответил, повышая голос, Туреев. — Я знаю, что чем больше нам присылают заключенных, ожи­дающих окончания следствия и начала суда, тем меньше у нас остается надзирателей, которые просто бегут отсюда, и тем больше нас донимают адвокаты. Они жалуются на нарушения условий содержания заключенных. И вас, Вячеслав Ива­нович, в роли такого самозваного адвоката, при всем моем уважении, мне странно видеть.

И швырнул в сердцах карандаш на стол.

— Гена, — негромко, сдерживая себя, сказал Грязнов. — Ты мне еще и про другое скажи. Про то, что следователи тянут резину, а суды не успе­вают рассматривать дела. Бог с ними. Это все известно. А вот почему в камере, которую я на­звал, содержатся сплошь кавказцы, которые тво­рят там расправу — это ты мне объясни. Их что, нельзя было равномерно распределить по разным камерам?

— Удивляешь ты меня, Вячеслав Иванович, — вздохнул Туреев. — Ты что, газет не читаешь? Попробуй скажи такое нашим журналистам! Они вас по своей газетной полосе так размажут... Твои кавказцы — не кавказцы, а россияне.

— Там, похоже, азербайджанцы, — сказал Грязнов. — Они терроризируют остальных.

— Лиц славянской национальности? — на­смешливо спросил Туреев. — Так, что ли? Если я начну рассортировывать всех по этническому признаку, завтра же наши либеральные издания поднимут такой вой... Хотя никакой, казалось бы, дискриминации мы не допустим. Но им по­дозрительно! С чего вдруг мы разделяем таким образом заключенных... — Он потер лысеющую голову. — Ладно. Давай конкретно. Что, кто, как и почему. Я запишу ваши замечания и пожела­ния. И в ближайшее время, что сможем — испра­вим! А кто он вам, Вячеслав Иванович, этот Пан­кратов? Я это говорю не потому, что мы не про­ведем внутреннего расследования, которое, ска­жем прямо, неизвестно чем закончится, но все же, учитывая...

— Да не надо ничего учитывать! — взорвался Грязнов. — Кто он мне — не столь важно! Вот тебе он — никто. Это важно... Пойми, Гена, вы здесь разводите безнаказанность, от которой пре­ступность плодится в геометрической прогрес­сии. Вот видел я там одного, в тренировочном костюме...

— Рустам Мансуров, — подсказал Туреев. — Наглый малый, так? Выступал больше других, грозился братом... Слыхали. За него тут уже хода­тайствовали, защищали, политический смысл во все вкладывали. А что делать, если его брат важ­ная шишка в нефтяном бизнесе? Если этот брат выкупил в Чечне русских пленных и шантажиру­ет, что убьет их, если будут обижать младшего братишку? И все говорят: не связывайтесь с этим Рустамом. Последствия будут и все такое — не­адекватное...

Оба помолчали.

— Ну не убьет же он пленных? — спросил Грязнов.

— Надеюсь. Все мы надеемся. — Туреев что- то записал на листке, взяв его из стопки, лежав­шей рядом с телефоном. — Вот что я готов сде­лать, Вячеслав Иванович. И только ради вас. Я переведу под разными предлогами всех русских из этой камеры. Пусть потом орут, что я что-то нарушаю. Хотя какое тут нарушение?

— Как — какое? — усмехнулся Грязнов. — Напишут, что создал гетто для лиц кавказской национальности в отдельно взятой камере.

— Вот-вот, теперь и вы поняли... — сказал Ту- реев, снял телефонную трубку и набрал номер. — Хуже того, заговорят О геноциде... Марина? К вам там поступил этот парнишка...

— Николай Панкратов, — подсказал Грязнов.

— Панкратов. Да. Он пришел в сознание? — Туреев прикрыл рукой микрофон и сказал Грязнову: — Состояние тяжелое. Вы поможете нам с биологами — группа крови, спермы, то, се?..

— Нет проблем, — ответил Грязнов, — сейчас позвоню в бюро судмедэкспертизы...

— Пусть подъезжают в медсанчасть, я распо­ряжусь, чтобы пропустили, — сказал Туреев. — В конце концов, надо ставить на место этих молод­чиков.

Какое-то время он молча смотрел на Грязнова, вытирая выступивший на лбу пот. Потом спросил:

— Ну допустим, экспертизу мы сделаем... А дальше?

— Пиши рапорт, возбуждай дело, я свяжусь с Генпрокуратурой, они выделят следователя, — сказал Грязнов, вставая. — Следователь разберет­ся. Я понимаю, о чем ты. О пленных... Посмот­рим, что можно сделать. Но так это оставлять нельзя. Там, в камере, еще полтора десятка таких, как Панкратов. А эти, с Кавказа, пока выжидают, чем все кончится для их Рустама. Это нельзя так оставить. Поэтому, Гена, договоримся сразу. На­чальству — ни гуту. Понял? Начальство ваше дер­жит нос по ветру. Начальство будет говорить о целесообразности — политической и мораль­ной...