Любовь по контракту, или Игра ума - Карина Тихонова

– А может, сказать матери, чтоб она тебе заодно и памперсы поменяла?! Чтоб в семь дома был. Иначе...

Я подавился словами и переиначил угрозу:

– ...сладкого лишу. Понял?

– Понял.

– Веселись, – разрешил я и многозначительно напомнил:

– Надеюсь, ты меня не сделаешь дедом раньше времени...

– Это не входит в наши планы, – ответил снисходительно сын и дал отбой.

И на том спасибо.

Я посмотрел на часы и решил, что еще успею съездить в школу и поговорить с Юлиной классной руководительницей. Со дня окончания школы прошло три года, но для школьных учителей это не срок. Они помнят все свои выпуски, начиная с первого.

Школа располагалась недалеко от Юлиного дома, и я доехал до нее за десять минут. Погода стояла прекрасная, и во дворе школы мальчишки гоняли в футбол. Я вошел в прохладный вестибюль здания, предъявил охраннику адвокатское удостоверение, выяснил, где учительская, и поднялся на второй этаж.

По счастью я попал в краткий промежуток, когда первая смена закончилась, а вторая еще не началась. Солнечные зайчики в тихом коридоре были пока единственными пятнами на чисто вымытом паркете. Я нашел дверь с табличкой «Учительская» и постучал в нее.

– Да! – ответил женский голос.

Я приоткрыл дверь и осторожно сунулся вовнутрь.

– Добрый день. Простите, мне нужна Головлева Валентина Ивановна.

– Она вышла, – ответила мне единственная пожилая обитательница комнаты. И строго спросила:

– Вы – отец Чупанова?

– Нет-нет, – торопливо отказался я. Мне вполне хватало одного проблемного ребенка. – Мои дети у вас не учатся. Я по другому делу.

– Ну что ж, – с разочарованным вздохом сказала дама, – все равно прошу садиться.

– Спасибо.

Я присел на краешек стула и незаметно осмотрелся. Все учительские похожи друг на друга. Я имею в виду не обстановку, а некую атмосферу, которая присутствует в таких помещениях, даже если вынести из них все предметы, напоминающие об уроках и учениках.

У меня дух школы ассоциируется со строгостью, дисциплиной и справедливостью. Мне везло на педагогов. В пору моего детства мы проводили в школе куда больше времени, чем дома. И не потому, что были так сильно загружены, а потому, что нам было там интересно.

Я осторожно поерзал на жестком стуле. Почему в школе всегда такие неудобные сидения? По логике должно быть совсем наоборот. Стул подо мной скрипнул, пожилая дама оторвалась от чтения журнала и неодобрительно посмотрела в мою сторону. У меня немедленно пересохло в горле, и я ощутил себя пятиклассником в ожидании разгона.

– Простите...

Она кивнула и снова углубилась в чтение, Я поднялся и на цыпочках покинул учительскую. Подожду в коридоре.

Валентина Ивановна появилась почти через полчаса, когда у меня с непривычки затекли ноги. Если уже сейчас начала сказываться привычка к сидячему образу жизни, то что будет лет через десять? Я окликнул бывшую Юлину учительницу, и она замедлила шаги.

– Вы ко мне? – спросила она деловито.

– К вам. Только я не отец Чупанова, – сразу предупредил я вопрос. – Я по поводу Юли Барзиной. Вы ее помните?

– Юлю? – спросила она удивленно. – Конечно! Я была ее классной руководительницей. Что же мы стоим? Входите...

– Только не туда, – быстро сказал я и прикрыл дверь учительской поплотнее. – Это конфиденциальный разговор.

– Да?

Она посмотрела на меня сквозь затемненные оптические очки. Валентине Ивановне, вероятно, было не больше тридцати лет, но привычка к солидности делала ее старше. Старомодная прическа с пышным начесом, длинная юбка до середины икр, коротко остриженные ногти без следов маникюра. На пальцах ни одного кольца, в том числе обручального. Это еще ни о чем не говорило, но мне казалось, что она не замужем. Не могу объяснить почему. Просто мужская интуиция, если хотите.

И в то же время, она не излучала яростную агрессию обделенной вниманием женщины. Лицо было милым, манера говорить – доброжелательной и спокойной.

– А кто вы? – спросила она нерешительно.

Давненько не случалось мне предъявлять свое удостоверение так часто, как сегодня.

– Адвокат? – удивилась учительница, прочитав написанное. – А по какому поводу?

– Юля сейчас в тюрьме, – ответил я без прелюдий. – Где мы можем поговорить без лишних свидетелей?

Она сразу стала собранной и решительной. Сделала рукой приглашающий жест и открыта дверь пустого класса рядом с учительской.

– У нас мало времени, – предупредила она меня. – Скоро начнутся уроки.

– Хватит и десяти минут.

Я немного подумал и спросил:

– Как Юля училась?

– Хорошо, – сразу ответила Валентина Ивановна. – Она была крепкой хорошисткой.

– Значит, она была способной девочкой?

Она замялась и дипломатично ответила:

– Скорее, усидчивой...

– Понятно. Расскажите мне о ней подробней. Какой у нее был характер, какие подруги, ладила она с одноклассниками или нет, какие предметы любила больше всего...

– А за что она оказалась... там? – вдруг перебила меня учительница.

Смягчить известие было невозможно, и я прямо ответил:

– За убийство.

– Убийство!

Валентина Ивановна сорвалась с места и быстро отошла к окну. Немного постояла спиной ко мне, успокоилась и развернулась:

– А кого она....

И Валентина Ивановна запнулась, не в силах выговорить страшное слово.

– Она убила мужчину, который хотел ее бросить.

– Слава богу! – выдохнула женщина, и я невольно изумился ее облегчению.

– Не знаю почему, но я решила, что она убила свою мать, – сказала женщина виноватым тоном.

– Неправда. Вы знаете почему.

Она быстро взглянула на меня и подавленно кивнула головой.

– Вы правы. Знаю. Честно говоря, я сама иногда хотела ее убить. Есть такие женщины, которых надо лишать материнства за фарисейство и ханжество. Ее мать – из таких...

Она протерла очки и снова одела их.

– Юля была страшно забитой девочкой. Это очень опасно, когда ребенок вынужден все время подавлять свои эмоции. Он становится похож на пружину: гнешь, гнешь, а потом она вырывается из рук и снова распрямляется. Но при этом распрямляется с такой силой, что может серьезно поранить того, кто гнул. Понимаете?

Я кивнул.

– Юле запрещалось все. Иметь подруг, ходить в брюках, участвовать в школьной самодеятельности, задерживаться после уроков... Она никогда мне этого не говорила, но, по-моему, ее дома били.

– За что? – спросил я. – Ей же все запрещалось!

– Ну, повод всегда найдется.