Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова - Фридрих Незнанский

Прождав Сохатого едва ли не целый день, Семен уже не надеялся более, что он увидит его в ближайшее время, как вдруг брякнул дверной звонок, и у него радостной отрыжкой екнуло сердце.

«Затоваренный», — хмыкнул Семен, наметанным взглядом определив в карманах пиджака застывшего на пороге Сохатого пол-литровую стеклотару. И точно. Кивнув Зинаиде, словно он знал ее тысячу лет, Сохатый выудил из карманов две бутылки водки и, не очень-то церемонясь, сунул их в пухлые руки хозяйки квартиры.

— Прибери-ка на стол что-нибудь. А нам переговорить надо, — сказал, словно отрезал, приглаживая широченной ладонью волосы.

— Ишь ты! И этот командует, — возмутилась было Зинка, но, заметив косо брошенный на нее взгляд глубоко посаженных глаз, решила благоразумно удалиться.

— Ничего устроился, — проводив взглядом виляющий Зинкин зад, сказал Сохатый.

Он, видимо, уже успел где-то хлебнуть, и теперь глаза его, налившиеся пьяной злобой, в упор буравили компаньона.

— Фофан жеваный! — наконец выдавил он. — Нашкодил, зараза, а теперь расхлебывай за тебя?

— Брось, Петро, — огрызнулся Семен. — И на старуху бывает проруха. С кем по пьяному делу не случается…

— По пьяному… — передразнил его Сохатый. — Загнали бы икру, а там гуляй пока не захлебнешься.

Покосившись на Семена, тяжело опустился на заскрипевший под ним стул, сказал повелительно:

— Пока бабец твоя возится, притащи-ка пару стаканов. В горле сушит что-то.

— Во, совсем другой разговор, — повеселел Семен и шмыгнул на кухню. Не прошло и минуты, как брякнул стаканами о стол, рядом положил краюху хлеба, полбатона вареной колбасы, сноровисто сдернул «кепчонку» с горлышка. Разлил по стаканам водку и как бы на правах хозяина подмигнул гостю: — Ну?

— Гну! — не принял тот предложенного Семеном легкого тона и залпом осушил стакан. Поморщившись, отломил кусочек хлеба, долго, очень долго жевал его, наконец произнес негромко, покосившись на приоткрытую дверь: — Кто-то парашютиста грохнул, Шаманина. А заодно и какого-то москвича зацепили. Правда, этот жив еще. Говорят, будто в Хабаровске сейчас находится.

Уже поднесший было стакан ко рту, Семен ошалело уставился на гостя.

— Ты чего это буровишь, Петро?.. Может, сивухи с утра пережрал? За такие шутки знаешь что бывает?

Моментально оценив складывающуюся ситуацию, он не хотел верить услышанному.

— Какие, к чертовой матери, шутки! — взъярился Сохатый. — Похоронили уже муженька твоей Маринки, так что можешь заново свататься к ней.

Семен молчал, не в силах произнести ни слова.

— Но и это еще не все, — подлил масла в огонь Сохатый. — На реке Евтеева с Тюркиным грохнули. Хотя дело это темное. Менты не исключают и такой возможности, что они сами друг дружку хлопнули.

Из прихожей высунулась голова хозяйки дома, однако Семен даже не обратил на нее внимания. Только и того, что выдавил из себя хриплым клекотом:

— Когда?

— Чего — когда?

— Убили когда?

— Кого?

— Шаманина.

— Говоришь, убили когда?

Сохатый прищурился, долго, не отводя тяжелого взгляда, смотрел на Семена, покосился на Зинку, которая аж рот приоткрыла от любопытства.

— Слышь-ка, уберись на пару минут, — качнув головой, приказал он ей.

Сообразив, что сейчас не тот случай, чтобы выступать со своими правами хозяйки дома, Зинка икнула и скрылась в полутемной прихожей.

— Когда, говоришь? — словно испытывая терпение Кургузого, буравил его тяжелым взглядом Сохатый. — Да в тот самый вечер твоего корефана и шлепнули, когда ты рванул из поселка.

Уже не в силах скрыть свое состояние, Семен с трудом воспринимал услышанное.

— А кто… кто его? — выдавил он из себя, хотя уже догадывался о возможном варианте ответа.

Криво усмехнувшись, так что вымученная ухмылка перекосила его лицо, Сохатый плеснул в стакан граммов пятьдесят водки, зачем-то понюхал ее и уж было поднес стакан ко рту, как вдруг отставил его в сторону.