Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

образ? Что? Я тебя спрашиваю! Только слог, коротенький слог в новом имени, которое ты взял, которое стало твоим! Две буквы – и это все! Все, чем ты мог расплатиться с ней, матерью, родившей, обожавшей тебя? Она всегда хотела иметь сына, а ты отнял у нее эту возможность, и все, все для нее потеряло смысл. Знаешь, что она сказала мне перед смертью? «Лучше бы он умер, пропал»!

– Ты лжешь, она не могла так сказать обо мне. Я ведь и вернулся только из-за нее, я мог там остаться и жить… Но я вернулся!

– Ты вернулся, потому что без нас ты – ничто. Преображенный урод, трансвестит, ошибка природы, и только с нами – со мной, с матерью, с Никой, обладающей даром, ты что-то значишь. Но мать умерла из-за тебя, а Ника… Куда ты льешь столько бензина?

– Здесь все сгорит, они тут ничего не найдут. А мы уедем… мы все сядем сейчас в машину и уедем… Ты не думай, ЭТИМ все не кончится, этот дом сгорит, только и всего, а мы… мы все трое будем жить… Ты знаешь, у меня деньги спрятаны, и паспорта есть… Поедем в Украину, там много мест, где нас никогда не найдут, оттуда в Прагу, потом куда-нибудь дальше… На Восток… В мире много мест, были бы деньги, а у нас они есть… Я не знаю, почему ТОТ дом, тот проклятый дом и тот подвал не сгорели тогда. Я все сделал, понимаешь ты это, сестра, я старался… я очень старалась.

– Все бросить, бежать… Столько лет, и все прахом, столько вещей… Столько всего покупали, столько ценного… И все бросить… Я всегда знала, что ЭТИМ все и кончится. Ты вернулся, и наша жизнь превратилась в ад – мать умерла, а потом появился тот старик… лесник… Как он нас нашел?

– В газетах прочел…

– В газетах? И ты еще смеешься? Он явился требовать денег, шантажировать нас, и ты…

– Это не я, это ты его убила, не забывай!

– Потому что ты вынудила меня это сделать… ты так просила помощи, ты так просил… умолял… Когда я ударила его бампером, он так закричал… Там, на той дороге… Тебя со мной не было, я была за рулем, ты в это время сжег его хибару… Только это ты и умеешь – поджигать!

– ЗДЕСЬ ТОЖЕ ВСЕ СГОРИТ!

– Странно, что ты не сжег тачку того кагэбэшника, там, в лесу… Когда он явился к нам и сказал, что готов продать информацию о… Он же о тебе говорил! О тебе, глядя тебе же в глаза… Здесь, в доме, он так и не догадался, кто есть кто, он видел только нас двоих, но знал, что нас всегда было трое у матери… А там, в лесу, у дома того лесника, куда ты его заманил, там, на пожарище, он догадался, он понял, что ты это ты…

– Он понял… потом, в самом конце… Он был просто жадный скот, шантажист, вымогатель, не жалей его, сестра.

– Я себя жалею, наш дом, нашу жизнь – ты все погубила, ты все принесла в жертву. И ради чего? Чтобы из парня превратиться в это вот…

– Замолчи, или я и тебя убью!

– Осторожнее, у меня на платье бензин!

Во тьме вспыхнул крохотный синий огонек. Катя увидела его. Она лежала на полу в луже бензина. От его запаха было уже трудно дышать, Катя попыталась подняться, руки подламывались…

Огонек плыл высоко-высоко… Ярко-голубой язычок зажигалки, чья-то рука вот-вот швырнет сюда, прямо сюда, на середину зала, и огонь…

Катя все пыталась подняться, но руки ее подламывались… А тьма таяла, превращаясь в серые сумерки… И вот стал виден зал, окна и на фоне окон три фигуры… три силуэта… Босые ноги… Черное платье… Красное платье…

И вдруг раздался ТОТ звук.

Что-то проскребло… словно когтями провели по стене или по бетону, пытаясь нащупать самое слабое, самое уязвимое место…

Этот звук – ОНИ все услышали его, он шел уже со всех сторон, и вдруг…

Портрет Саломеи сорвался со стены, а потом раздался грохот, и полетели осколки стекла, куски штукатурки…

Это было как взрыв гранаты.

Это было как взрыв, выбивающий окна, срывающий двери с петель, ломающий перегородки и стены.

В первую секунду Катя подумала, что взорвался бензин, но пламени… пламени не было… И синий огонек зажигалки погас.

В центре зала появилась еще одна фигура.

Еще один гость явился незваным.

Глава 47

ПРЕОБРАЖЕНИЕ. ВСЕМ СЕСТРАМ – ПО СЕРЬГАМ

ОН стоял, наступив ногой на упавший со стены портрет. Катя, лежавшая на полу у окна, видела его сквозь туман, застилавший глаза. Но другие видели его четко – среди бензиновых луж, в свете хрустальной люстры, что внезапно вспыхнула под потолком, когда огонь зажигалки, готовый вот-вот поджечь все, вдруг погас.

Свет люстры был такой же, как свет ламп там, в боксе Центра судебной психиатрии. И человек был тот же самый, только вот уже его не отделяло от других пуленепробиваемое стекло.

У него не было в руках пистолета. В этот раз он был безоружен. Катя снова попыталась подняться… туман, все плывет…

Пепеляев…

В этот раз он был безоружен, но…

Раздался пронзительный крик, и Ника, Ника-Победительница, одна из немногих способная уходить ТУДА и возвращаться, встречать и узнавать на своем пути ТЕХ, ДРУГИХ, бросилась на него сзади с ритуальным ножом:

– ОНО… ЭТО ОНО, ОНО ЗДЕСЬ! БЕРЕГИТЕСЬ!

Пепеляев… Катя видела, как он обернулся и поймал Нику, перехватив в ее безумном броске, когда она в последний раз пыталась спасти тех, кого любила.

Его лицо внезапно изменилось – как будто сквозь кожу, плавившуюся как воск на огне, проступили другие черты. И что-то было такое в этих чертах – в глазах, горевших как угли, что хотелось бежать без оглядки.

Прочь…

Но никто не мог пошевелиться, сделать и шага. Ника хрипела. Но две других сестры-Парки не могли сделать и шага… Они узнали ЕГО.

Пепеляев…

Нет, это был уже не Пепеляев. Это было нечто иное.

От этого ИНОГО не осталось ничего – лишь оперативное фото в уголовном деле об ограблении банка, лишь полуистлевший труп там, в подвале обувного склада.

Но память…

Одна из сестер – та, что была в алом платье, вскрикнула, попятилась.

– Куда ты? – голос гостя тоже изменился. Это был тот, другой голос, что возникал внезапно в тиши медицинского бокса и потом исчезал, ставя в тупик профессора Геворкяна и других психиатров.